Ксения Ларина

На долю Елены Греминой и Михаила Угарова выпала историческая миссия — создать «театр, в котором не играют», Театр.doc, изменивший лицо российской сцены. А также три года фактической травли — двух полицейских рейдов, трех переездов, множества вызовов в полицию и другие ведомства. 16 мая Елена Гремина скончалась — через 45 дней после кончины Михаила Угарова

В спектакле Театра.doc «Час восемнадцать» есть интермедия, исполненная двумя актерами, под условным названием «Поймать чужую боль». В ней герои подробно, шаг за шагом реконструируют острый приступ панкреатита, который пережил в тюрьме перед смертью Сергей Магнитский. Известное каждому студенту театрального вуза упражнение на  память физических действий в контексте происходящего просто шокировало — кажется, каждый из сидящих в зале физически испытывал нечеловеческую боль, корчась на мокрых простынях больничной кровати в СИЗО «Матросская тишина». Поймать чужую боль — вот чему посвятили свою жизнь — свои жизни! — Михаил Угаров и Елена Гремина. Они и театр свой создавали как скорую психологическую помощь, как гуманистическую акцию — рассказать о  том, что чужой беды не бывает, зафиксировать болевые точки общества, вызвать подмогу.

Премьера документального спектакля «Час восемнадцать», посвященного смерти юриста Сергея Магнитского. Драматург Елена Гремина, режиссер Михаил Угаров. Премьера состоялась на сцене Театра.doc
Фото: Юрий Мартьянов/Коммерсантъ

Они начинали в начале нулевых, когда новая реальность лишь  подкрадывалась к нашим ногам, как робкая волна в тихую погоду. Уже тогда Док называли театром чернухи, герои шагали на сценическую площадку в  подвале Трехпрудного прямо со свалок, из лагерных зон, из  неблагополучных районов больших городов, из грязных ночлежек и борделей. Социальная тематика формировала новую художественную среду — абсолютной, натуралистической правды, правды жеста, правды языка, правды голых стен и оголенных нервов.

Такой театр — без кожи, без зазора между вымыслом и реальностью — могли создать только люди с абсолютным слухом

Такими они и были — Михаил Угаров и Елена Гремина, драматурги, режиссеры, созидатели, художники.

С государством они сразу не сошлись в задачах, поскольку государство вновь занялось воспитанием народа с последующим его, народа, растлением и  расчеловечиванием. У Миши и Лены, как у людей тонкой природной организации, никаких иллюзий по поводу государства никогда не было. Но  опыт свободной жизни, как у многих, заставших время 90-х, уже был. Рожденные советскими людьми, они прекрасно помнили советы родителей по  разным поводам «Ты только в школе молчи об этом!», и каждый из них прошел этот мучительный и счастливый путь освобождения от внутреннего «молчи». Театр.doc стал политическим театром в тот самый миг, когда коллективное «молчи» стало новой формой самосохранения в новых предлагаемых обстоятельствах. И вдруг выяснилось, что интеллигентный, негромкий Угаров и мягкая, отзывчивая Гремина обладают совершенно поразительной сопротивляемостью к любой попытке давления, к любому «молчи».

Елена Гремина, драматург, сценарист, руководитель Театра.dос
Фото: Артем Житенев/РИА Новости

Однажды, когда Театр.doc в очередной раз посетили силовики, я  спросила у Лены: «Может, попробовать уже договориться с ними? На время приглушить громкость и не дразнить их так открыто своими запрещенными героями и сюжетами?» Лена, смеясь, ответила: «Наоборот — будем работать еще жестче и еще резче. Потому что, мол, вот такой у нас с Угаровым менталитет: давление рождает злость и желание идти до конца».

Тот разговор происходил 6 мая, в день объявленной премьеры «Болотного дела», спектакля-свидетельства, спектакля-обвинения, ставшего следующим после «Часа восемнадцать» актом гражданского неповиновения. В это время в предбаннике театра толпились полицейские с собакой.

А между этими двумя знаковыми премьерами зиял украинский вопрос. Спектакль «АТО» театральной труппы из  Киева играли подпольно. И на то были причины — 30 декабря 2014 года органы охраны правопорядка в рамках «досмотра» буквально разгромили подвал в Трехпрудном, нагрянув на показ документального фильма о  Майдане. На Мишу и Лену в ту ночь было страшно смотреть — словно полицейские переворачивали не технику и помещения, а надругались над живой плотью театра, превратив его в кровавое месиво.

Именно тот вечер стал началом конца. Собственно, это и было началом настоящей травли, а по сути — политического преследования инакомыслящих, инакочувствующих, инакоанализирующих. Сама эстетика театра, та  художественная форма высказывания, которую выбрали для себя Угаров и  Гремина, была и есть протестна по своей природе, это те самые «стилистические разногласия», о которых говорил когда-то диссидент Синявский.

В нынешнем Уголовном кодексе нет диссидентских статей, но, как выяснилось, для того чтобы расправиться с политическими чужаками, совсем не нужно менять Конституцию: как говаривал прежний отец нации, был бы  человек, а статья найдется. Статьи всегда под рукой — о возбуждении ненависти или вражды, об оскорблении чувств верующих, о запрете гей-пропаганды, о защите детей от информации и т. д. и т. п. Подобными статьями представители силовых и культурных ведомств регулярно пугают критически мыслящих граждан самых разных профессий, возрастов и  социальных статусов. Угарова и Гремину тоже пугали. И тех, кто сдавал помещения Театру.doc, тоже пугали. И даже тех, кто приходил на  неблагонадежные премьеры в качестве зрителей.

Актеры показывают фрагменты спектаклей на вечере, посвященном открытию нового здания Театра.doc
Фото: Виталий Белоусов/РИА Новости

После разгрома Трехпрудного неожиданно появился Театр.doc на Разгуляе — небольшой домик-особнячок на Спартаковской улице, ставший настоящей народной стройкой, на которой радостно трудились артисты, драматурги, режиссеры, студенты вместе со своими преподавателями, зрители и критики. И вдруг даже задышалось свободно. У погасшего было Миши вновь заблестели знакомым хулиганским блеском глаза, и неизменная сигаретка в  уголке рта как-то весело попыхивала. На открытии было много смеха, артист Алексей Юдников в строительной каске смешно шутил, Гремина и  Угаров хохотали вместе с залом, зрители аплодировали творческим заявкам — по традиции свои планы на сезон театр открывал в день своего рождения, 14 февраля.

А через два месяца как раз и случилась та самая премьера «Болотного дела», на которую вновь заявилась полиция. Гремина опять взяла на себя главный удар — и буквально телом своим защищала зрителей и артистов от  полицейских. Театр снова выставили из помещения. И опять гон, опять бежать, опять искать. Опять объявлять сбор средств.

Эти три с лишним года вымотали Гремину и Угарова. К бесконечным наездам и травле прибавилось отчаяние усталости — когда ужасные новости становятся фоном твоей жизни, сплетаясь с бедами твоего дома. Название ежегодного доковского фестиваля заявок «Охота за реальностью» приобрело безумные кафкианские черты.

Реальность сама объявила охоту на тех, кто пытался ее зафиксировать, назвать по имени

Трусость творческого сообщества на  фоне преследования Театра.doc, а затем и постыдного дела «Седьмой студии» ранила Угарова невероятно. Он использовал любую возможность, чтобы высказать свою боль и свое разочарование. «Быть героем я не хочу, трусом тоже», — говорил он. И только Гремина по-прежнему боролась с  реальностью и убеждала всех в том, что мир не черно-белый и надо верить в  человека, искать и находить что-то человеческое даже в тех, кто давно превратился в функцию.

Режиссер Михаил Угаров
Фото: Павел Смертин/ТАСС

Удивительно, что именно Лена, взявшая на себя этот неподъемный груз ответственности за дело, за поверивших в это дело людей, до самого смертного часа и не отказалась от веры в человечество. Я помню, как она рассказывала о профилактической беседе, которую с ней проводили в  Министерстве культуры после разгрома подвала на Трехпрудном, о том, каким тоном и какими словами подчиненные чиновники Мединского убеждали ее прекратить сопротивление. «Вам что, вчерашнего мало?!» — кричал на нее сотрудник одного из департаментов. Когда не стало Угарова, борьба потеряла смысл.

Впрочем, тут я вторгаюсь на запретную территорию. Миши нет, сердце его не выдержало количества чужой боли. И Лену затопило этой болью. И  нет в нашем Уголовном кодексе такой статьи, по которой можно было бы  привлечь тех, кто устроил эту охоту. На могиле Миши друзья поместили маленькие дощечки с цитатами из его пьес. Одна из них гласит: «Время не  лечит. Оно предает».

Оригинал

Хочу сказать о Лене Греминой и Мише Угарове. Которые словно исчезли под водой, обнявшись. Они задумывали свой театр как театр прямого действия, не допускающий ни фальши, ни игры, ни имитации, ни волшебного «если бы». В Театре.doc все было по-настоящему. И все называлось своими именами: пытки, убийства, унижения, месть, война, ложь, смерть, предательство, моральное растление… Кто там говорил о театре, что это не зеркало,а увеличительное стекло? Что это трибуна, с которой можно сказать миру много добра? Театр.doc был создан поперёк Станиславского, Маяковского и Гоголя. Это был театр поперёк , взрывающейся изнутри обжигающей правдой документа, лишенного эмоций и восклицательных знаков.

Именно эта безоценочная простота канцелярских буден превращала каждый спектакль в крик. В акцию протеста.

Миша и Лена, как саперы, обезвреживали минное поле, чтобы мы могли ходить по нашей родине, не боясь в любую минуту быть схваченным, посаженным, расстрелянным, затравленным, оклеветанным. И подорвались.



Хочу чтобы Театр.doc был.

Назло всем и поперёк всему.

Оригинал

Хочу сказать , что вчерашний день стал самым долгожданным за прошедший год — год борьбы за свободу, за репутацию, за здоровье и за жизнь одного человека, чьё имя было известно узкому кругу театрального цеха, а теперь известно всему миру  — Алексей Аркадьевич Малобродский, индивидуальный предприниматель, 1958 года рождения, место рождения город Краснодар. Именно так Алексей представляется суду в течение всего года, точнее 11 месяцев своего заключения под стражу.

За 11 месяцев не изменились автоматические стандартные ответы подследственного на стандартные вопросы суда. Кроме, пожалуй, одного пункта. На первом заседании в июне 2017 года на вопрос «хронические заболевания?» Алексей уверенно отвечал «нет». Через некоторое время  — «пока нет» ( с усмешкой). А к последним заседаниям уже появились диагнозы, не сулящие ничего хорошего. И пузырёк нитроглицерина в руке. И скорая помощь, вызванная в Басманный суд. И желтый бок реанимобиля во дворе суда, спрятанном от посторонних глаз.

За 11 месяцев Алексей стал настоящим героем сопротивления — сопротивления адской тупой машине принятого решения, государственному молоху, неотвратимому, лишенному обратной силы, прущему на тебя слепому катку , от которого невозможно ни убежать, ни увернуться. За 11 месяцев Алексей приобрёл тысячи друзей по всему миру, готовых к любой форме поддержки — от пикетов и коллективных писем до ультиматумов и личных поручительств. Фамилию «Малобродский» теперь пишут на разных языках мира и употребляют в своих речах политики, артисты, президенты. Эту ненавистную фамилию ежедневно произносят сотрудники следственного комитета и генеральной прокуратуры, конвоиры и судьи Басманного и Московского городского судов , охранники, начальники и заключенные под стражу всех следственных изоляторов Москвы. Эту фамилию выучили депутаты всех уровней, чиновники и силовики, сотрудники министерств и ведомств, правозащитники и иностранные агенты, журналисты и артисты, главные режиссеры и театральные директоры.

Все они имеют отношение к лешиному освобождению — и те, кто этого требовал, кто писал письма и вёл переговоры , кто организовывал пикеты и акции протеста, и те, кого поведение Алексея восхищало, и те, кого он раздражал.

Алексей с самого начала с первого дня задержания дал понять всем : никаких переговоров и никакой торговли не будет.

За 11 месяцев он не дал ни одного требуемого показания , выдержал все формы давления — от шантажа до прямых угроз, от лживого заигрывания до моральных унижений. И в своих выступлениях на суде, и в своих ,прошедших цензуру, письмах к близким и к друзьям — он был непререкаем , никаких уступок и компромиссов , максимальная открытость при предельной честности. Кто мог угадать в этом невысоком ,негромком , мягком и улыбчивом человеке такую неодолимую силу? Кто посмеет сегодня, когда измученный Алексей принимает поздравления с освобождением под подписку, усомниться в его порядочности и отваге?

Алексей победил того, кого, казалось, победить невозможно: это враг без человечьего обличья, это стоглавое, стоногое и стоглазое чудище, что заглядывает в наши окна и ворошит наши постели, взламывает наши замки и читает наши письма, проникает в наши головы и головы наших детей, нашептывает и соблазняет, нашептывает и соблазняет.

Хочу сказать огромное спасибо Леше Малобродскому. За веру в человеческую природу и человеческий разум. За то что мы не зверьё. За торжество нормы.

Это «театральное дело» пора кончать, господа тайные советники. Вы задумывали его как «спецоперацию по дискредитации» , всего и всех — Кирилла, Гоголь-центра, либеральной интеллигенции, культурного сообщества, современного искусства, инакомыслящего меньшинства ... А получили что? Даже ваши сторонники смотрят на вас с брезгливостью и переходят на сторону ваших идеологических врагов. Провалили вы все, дураки.

Оригинал

Чтобы помнили.

Вот так выглядит ходатайство министерства культуры о продлении меры пресечения для арестованных деятелей культуры.

Оригинал

Я бы все -таки воздержалась пока от эмоций.

Все подобные назначения вызывают истерические реакции, актерские бунты, возмущение и гнев критиков.

Я сама, помню, возмущалась поспешным назначением Евгения Писарева на должность худрука Театра Пушкина — его назначили через неделю после смерти Романа Козака. Тогда вся театральная общественность бурно обсуждала этическую сторону этого назначения, на Жене лица не было. Он все это выдержал и создал блестящий яркий театр, с роскошной труппой, дал новую жизнь многим звездам пушкинского театра и вырастил своих. Попробуй отбери его сейчас у пушкинской труппы!

А Римас Туминас, на которого теперь молятся все вахтанговцы от мала до велика? И никто не вспоминает, как труппа встретила нового худрука. Как знатные вахтанговцы, народные артисты писали на него доносы в минкульт, называли «русофобом» и «алкоголиком», требовали освободить театр от чуждого элемента? Тоже тогда голосили о «традициях» и об оскорблении «наследия». Сегодня все об этом периоде стыдливо забыли, боготворят своего режиссера, который построил им новый вахтанговский театр — со своим лицом, со своей стилистикой, и главное — с феерическим успехом. Артисты хотят успеха, и это нормально.

Самого Табакова назначили на МХАТ после смерти Ефремова тоже стремительно и не обсуждая это назначение с труппой. Помню, даже Доронина поддержала это назначение)

Гоголь-центр прежде чем стать Гоголь-центром «всемирного притяжения» пережил почти рукопашную, в которой Кирилл Серебренников не просто выжил, не просто вдохнул вполумертвое тело убитого театра свежий воздух, но и возродил из пепла остатки гоголевской труппы.

Пожалуй, единственный на моей памяти (поправьте если еще есть примеры) случай, когда труппа сама выбрала себе руководителя — это Театр Маяковского, наученный горьким опытом назначения сверху, переживший весьма спорный ( говорю аккуратно ) арцыбашевский период. Карбаускиса буквально выбрали «старожилы» — ходили смотреть его спектакли, изучали его самого пристально, а потом сами предложили департаменту его кандидатуру. И получилось)

Сергей Васильевич Женовач — прекрасный режиссер, учитель, человек служения, безусловно. Я его знаю как человека исключительной порядочности. Да, он не громкий, не шумный, и в гражданском темпераменте уступает многим своим коллегам. Но ни в одной гнусности он не замечен, вы не найдете его подписи ни под одним гадким письмом. И вообще, последний раз я Женовача видела не в театре — а в суде, куда он пришел защищать честь своего товарища Алексея Малобродского.

Что касается художественного руководства — любое назначение после Табакова будет казаться неудачным. На то и такая личность была дана этому театру , чтобы с ее уходом закончился целый исторический период. Так было и после Ефремова. Табаков построил совершенно иной театр. Теперь МХТ тоже будет иным. С Женовачем или с кем-то другим.

Кстати, один из любимых мною спектаклей поставил в табаковском МХТ именно Женовач: «Белую гвардию», тонкую, стремительную, раздираемую отчаянием.

Но, судя по всему, главный вопрос — кто будет директором главного драматического театра страны. Если слухи подтвердятся и к интеллигенту Женовачу приставят держиморду и мракобеса Журавского — вот это будет настоящая трагедия.

Алексей Малобродский, театральный продюсер, сидит в СИЗО девять месяцев, с 19 июня 2017 года.
Первое свидание с женой он получил только в ноябре.
За  девять месяцев заключения они встречались шесть раз — по сорок минут, через грязное стекло, и шипящую телефонную трубку.
За девять месяцев Алексей Малобродский не получил права ни на один телефонный звонок — никому, ни жене, ни дочери.
10 января следствие объявило о том, что оно закончено, и что теперь фигуранты должны ознакомиться с материалами дела. Первый том дела Малобродскому принесли 20 марта. Два с половиной месяца он просто сидел в камере. Без всяких следственных действий. Теперь должен успеть прочитать более ста томов — в полумраке, от которого ухудшается зрение, читать эти бесконечные протоколы и бюджетные отчеты.

Сейчас ему вновь отказывают в свидании с женой, мотивируя свое решение одной фразой: «Как вы с нами, так и мы с вами.»
Объяснить смысл этой формулировки можно сразу и просто, это суть самого обвинения против Алексея Малобродского: как ты с нами, так и мы с тобой.

Малобродский за девять месяцев заключения не дал никаких показаний, которых от него ждали. Ни на кого. Следователи мстят ему за несговорчивость, мучают его близких, не пускают врачей, не дают свидания с женой, игнорируют право на телефонный звонок близким. Откровенная садистская мстительность без всяких причин кроме одной — будешь сидеть.
Я вот пытаюсь взвешивать каждое слово, когда пишу об этом, когда вижу его жену и его самого в суде— несломленного, сильного и честного человека.

Мои взвешенные слова ничего не весят. Поэтому не взвешенные: следователи по делу Седьмой студии прекрасно знают, что никакого дела Седьмой студии нет. Что нет там никакого преступления и хищения бюджетных средств, и нет никакой преступной группы , которая замыслила срубить бабла на проекте Платформа. Следователи по делу Седьмой студии брали бывшего директора Гоголь-центра и продюсера проекта Платформа Алексея Малобродского — в надежде, что он оговорит Кирилла Серебренникова, а когда поняли, что он этого не сделает, то решили его за за это засадить. И мстят ему в течение девяти месяцев, прессуя, шантажируя, унижая, лишая возможности свидания с женой и звонков близким.
Эта подлая история уже вошла в историю .

Я понимаю и знаю, что в наших следственных изоляторах сидят в ожидании суда тысячи ни в чем не повинных людей, я понимаю и знаю, сколько невинно осужденных сидят в колониях.
Я сама не раз бывала в наших судах — на Болотном деле, на процессе ЮКОСа, на процессе Алексея Козлова…
Это — театральное дело — для меня особое. Потому что я знаю этих людей, каждого.
Вот уже многие месяцы Кирилл Серебренников, Юрий Итин, Софья Апфельбаум лишены возможности работать и жить свободной жизнью, а Алексей Малобродский по сути отбывает срок наказания в тюрьме— без суда и следствия. Последнее свидание с женой было в день его 60-летия, 15 февраля.Выдранное с боем, с унижением. Сквозь стекло. Без возможности коснуться друг друга.
на фото — Алексей и Таня

Плохая новость из Петербурга, из Театра Ленсовета уволен художественный руководитель Юрий Бутусов, один из самых ярких и независимых режиссеров нашего времени.

Это очень плохой сигнал, это уже оранжевый уровень опасности для нашего театрального дела — на фоне судебного преследования организаторов Седьмой Студии, на фоне затяжного и позорного конфликта минкульта с Райкиным.

Стоит отдельно сказать о том, что Юрий Бутусов — человек высочайшей порядочности и отваги, в чем не раз убеждались его коллеги, на защиту которых он вставал одним из первых. И никогда не прятался за коллектив, как многие другие руководители.

Обращение Юрия Бутусова публикует на своей странице театральный критик Жанна Зарецкая, вот это обращение:

Уважаемые друзья, коллеги, представители прессы!

Довожу до вашего сведения, что со вчерашнего дня я не являюсь художественным руководителем петербургского Театра им. Ленсовета. 6 марта 2018 года председатель комитета по культуре К.Э.Сухенко подписал мое заявление об уходе, отказавшись выполнить те мои требования, без удовлетворения которых мое руководство театром превращается в фикцию.

Во избежание кривотолков, считаю своим долгом поставить вас в известность о тех обстоятельствах, которые определили мое решение покинуть пост худрука театра, с которым я связан профессиональными узами более 20 лет, на сцене которого выпустил десятки спектаклей и где две трети труппы составляют мои ученики.

Итак,

Договор с Комитетом по культуре о назначении меня на пост художественного руководителя Театра им. Ленсовета я подписал 20 ноября 2017 года. То есть, с этого момента в театре появилось два первых лица — худрук Юрий Николаевич Бутусов и директор Валерий Борисович Градковский. Для того, чтобы эта система заработала, необходимо было внести изменения в Устав театра, в этом мне было отказано учредителем театра — Комитетом по культуре. Административно-менеджерская структура, действующая на данный момент в Театре им. Ленсовета, полностью обессмысливает мою работу на новом посту. К примеру, в театре отсутствуют такие подразделения, как гастрольный отдел, международный отдел, pr-отдел. Согласившись на компромиссное решение о существовании в театре двух первых лиц, я надеялся, что мне удастся дальше развивать театр и в организационном, и в творческом плане. Для этого у нас есть все предпосылки. Но Валерий Борисович Градковский при поддержке Комитета по культуре и северо-западного отделения СТД блокировали все мои инициативы, требования и права, как художественного руководителя. У меня даже не появилось полномочий назначать худсовет в нужном мне составе — хотя это неотъемлемое право любого худрука.
В данных обстоятельствах моё дальнейшее пребывание в должности художественного руководителя представляется мне не просто нецелесообразным, а невозможным и бессмысленным. Поскольку выглядит обманом актеров и единомышленников, работающих в театре, и, конечно же, тех глубоко уважаемых мною людей и художественных лидеров города, которые поддерживали меня: Валерия Фокина, Льва Додина, Рудольфа Фурманова, Андрея Могучего, Алисы Фрейндлих.

Если у вас возникли вопросы по поводу моего письма, готов буду ответить на них на пресс-конференции, которую надеюсь провести сразу же после праздников. Об ее дате и времени сообщу дополнительно.

Искренне ваш, Ю.Н.Бутусов

Оригинал

Я никогда не забуду этот вечер последнего эфира. И каждый раз, пересматривая и переслушивая этот эфир, кляну себя — все не так, не то спросила, не с тем настроением говорю с ним, привязываюсь к ничего не значащим вещам… Если бы знать. Мне кажется, он что-то чувствовал. Обычно открытый, смешливый, шумный, он в этот вечер был непривычно погружен в себя, иногда словно отключался от разговора. Помню, что после нашего эфира он еще задержался в гостевой комнате и давал интервью по телефону кому-то.

А потом так и сидел с телефоном в руке и смотрел в одну точку. Один. Я, уже собравшись, заглянула к нему, говорю « Боря! Что ты сидишь тут один? Пошли уже!». Он встал надел свою серую куртку такую уютную стеганую («Нравится?» — спросил)) и мы втроем с Виталием Дымарским пошли в лифт, потом вниз, потом на улицу. «Ты сама-то придешь в воскресенье на марш?». — «Нет, я работаю».

Но я пришла. Как и остальные десятки тысяч. Вместо марша Весны, был марш Скорби.

У нас с Борисом были разные периоды отношений, я раздражалась, не принимала каких-то вещей, мы даже не общались несколько месяцев и не разговаривали ( уж и не помню по какой причине). Но не любить его было невозможно. Это был человек сумасшедшего обаяния. И очень честный человек. И очень ранимый. Я, как и многие, была уверена, что его политическая судьба стремится ввысь, что он не сбитый летчик, а ровно наоборот — стремительно набирающий обороты!

Боря умел рисковать, был абсолютно бесстрашным. Боль не исчезнет никогда. Боря, тебе еще памятники будут ставить. Вечная тебе память.

Оригинал

Мама Кирилла Серебренникова умерла в Ростове-на — Дону, после тяжелой болезни. Как Кирилл просил суд дать ему возможность увидеться с уходящей в бессознание матерью… Боялся, что она его не узнает. Не дали попрощаться, обнять.

«Наверное, кто-то хочет, чтобы мы помучались. Ну хорошо, мы уже мучаемся. И главное, не только мы, но и наши близкие. Моим родителям за 80. Отец после операции, мама лежит, у нее Альцгеймер, есть шанс, что она меня просто не узнает».

Милосердие им неведомо. Если они готовы девять часов везти задержанного из одного города в другой — по своей собственной прихоти устраивать показательное бессмысленное шоу, то что им мешает сопроводить человека на похороны матери?

Нет ответа.

PS. Ирину Александровну кремировали сегодня утром.

Оригинал

Ему сегодня исполняется 60 лет. Театральный продюсер, театральный менеджер, театральный директор. Театральный человек, бесконечно уважающий художника и умеющий работать с самыми сложными театральными сочинениями. Человек безупречной репутации, о котором никто никогда не сказал ни одного неуважительного слова. Леша Малобродский — человек чести и надежности, он слишком влюблен в театр и в талант, поэтому любой каприз сумасшедшего режиссера он встретит с неизменной улыбкой и с готовностью, и достанет, что угодно — белый рояль, кошку с раскаленной крыши, блеющую козу или кудрявого пони)

Леша никогда не делал карьеру, не расталкивал локтями идущих впереди, не стремился к публичности, не красовался перед камерами, это вообще не его путь. Он все делал по любви — женился, работал, опять женился, опять работал. Он все делал честно, и точно знал, что поступает честно. Даже когда вокруг него начались обыски и аресты — он никуда не побежал, и на тревожные предупреждения друзей отвечал: меня не в чем упрекнуть, я нигде и никогда не нарушил закона.

Даже когда за ним пришли — он смеялся. Нет никаких сомнений, что Лешу взяли в заложники — от него ждали показаний на Кирилла Серебренникова. Леша надежд следствия не оправдал. Показаний нужных не дал. Не сломался. Интеллигентнейший человек, он и в камере остается человеком, личностью, интеллектуалом, борцом.

Леша Малобродский сидит в Матросской Тишине восьмой месяц. Сидит по ложному сфабрикованному обвинению, как участник «преступной группы Кирилла Серебренникова». В эту «группу» кроме Малобродского и Серебренникова входят директор Ярославского театра имени Волкова Юрий Итин и директор Российского Академического Молодежного Театра Софья Апфельбаум. Это дело «Седьмой Студии» стало новым «делом врачей-убийц», с тем же набором и теми же методами, какими пользовались следователи НКВД 80 лет назад: оговор, донос, показания, запугивания, шантаж.

Малобродский единственный из всех фигурантов дела сидит в СИЗО. Удивительной смелости и выдержки человек, он не просто не падает духом — он свой несломленный дух противопоставляет всей правосудной братии, которая уж, кажется, и сама не рада, что связалась с таким подследственным. Подследственный не признает вины, отвергает всю эту ересь, которую выдвигают против него косноязычные обвинители и прячущие глаза судьи. Судебные слушания по существу дела еще не начинались, но Алексей Малобродский уже давно одержал победу. И те, кто затеял этот процесс, знают и понимают, что Лешу им не победить.

Дорогой Алексей Аркадьевич, ты достойно встречаешь свое 60-летие. Ты уже в истории. А юбилей мы отпразднуем скоро, вместе с тобой.