Журналист: Кристина Худенко
Оригинал
«Мы, похоже, не обратили внимания, как в одночасье, на наших с вами глазах произошло изменение человеческого вида. Внутри проснулся варвар, для которого «другой» потерял всякую ценность. Он превратился в средство достижения эгоистических целей, в конкурента, в соперника, наконец, во врага». Один из самых актуальных российских режиссеров Андрей Звягинцев на российских реалиях исследует природу антигуманного сдвига, полагая при этом, что тема универсальна — всем есть, о чем задуматься.
Порассуждать об этом и многих других вопросах Звягинцев приглашает после показа в кинотеатре Splendid Palace его новой картины «Нелюбовь». Возможность посмотреть на большом экране фильм-призер Каннского фестиваля и лично задать вопросы режиссеру вызвала у рижской публики такой ажиотаж, что организаторы назначили дополнительную встречу — 24 сентября в 12.30 в Splendid Palace. И отдельный дополнительный показ 27 сентября.
Фильмы Андрея Звягинцева обласканы критикой и отмечены жюри самых значимых кинофестивалей. В том числе и на родине режиссера. «Возвращение» победило в Венеции, «Изгнание» получило приз в Каннах. «Левиафан» выдвигался от России на «Оскар» и стал первым фильмом в постсоветской истории страны, удостоенным премий «Золотой глобус» и BAFTA. «Елена» получила главные российские награды «Нику» и «Золотого орла»… При этом в России отношение к Звягинцеву далеко не однозначное. Встречи со зрителями проходят очень эмоционально — картины затрагивают множество болевых точек.
— Про ваши фильмы часто слышно мнение, что при всех неоспоримых художественных достоинствах, вы «выносите сор из избы». Мол, даже если есть в стране проблемы, надо решать их внутри «избы», чтобы соседи не видели… Если поразмыслить в таких категориях, то сор из избы выносить все же надо (он же копится), другое дело — куда?
— Его нужно есть! Буквально поедом, тоннами жрать, чтобы, не дай бог, сосед не увидел, как много в нашей избе этого сору… Шучу. Моя позиция — в горнице должно быть чисто и светло. Значит, сор надо выносить хотя бы из соображений гигиены. Яростное желание держать все свое за закрытыми дверьми — это от страшных комплексов, зависимости от чужих мнений. Ах, что скажет Америка или Европа! Ах, как же это мы ударим в грязь лицом! Да справься уже со своими комплексами, наведи внутри порядок. Какая тебе разница, что про это «станет говорить княгиня Марья Алексеевна» — тебе же в этом жить, не ей.
Кадр из фильма «Левиафан».
— В фильме «Нелюбовь», пожалуй, единственные позитивные персонажи, которые в ладу с собой и миром, это волонтеры из организации поиска пропавших детей…
— Разве этого мало?
— Конечно, хотелось бы больше. Вы сами участвуете в каком-нибудь волонтерском или благотворительном движении?
— Создатель этого движения Гриша Сергеев говорит: «Любой, кто кому-то рассказал о нас — он тоже наш волонтер»… Мне кажется, как авторы этого фильма, мы вложили много усилий в освещение темы. «Нелюбовь» уже посмотрели сотни тысяч зрителей только в России. И все они теперь знают о том, что существует такое движение «Лиза Алерт». Если в моих интервью или на творческих встречах поднимаются вопросы на эту тему, я всегда охотно рассказываю о них и привожу статистику, раскрывающую успехи в их деятельности. Эти цифры и правда поразительные.
Другое дело, откуда берет начало эта благотворительность у нас, почему она набрала такие темпы и масштабы? К сожалению, не от чрезмерного достатка, или избытка свободного времени у людей. Мне кажется, от немоты, тотального равнодушия и безразличия власти к человеку, к вопросам его социальной защищенности, доступности медицины для обычных людей.
— В фильме «Левиафан» речь идет как раз о потерявшей буйки власти, которая отнимает у людей последнее. Вы говорили, что эта история не только о России, что любое государство — в той или иной мере чудовище-левиафан. Да и оттолкнулись вы от реальной американской истории о том, как ветеран Вьетнама Марвин Джон Химейер отомстил власти за несправедливость…
— О том, что государство есть Левиафан, сказали не мы, авторы фильма, а основатель теории общественного договора Томас Гоббс еще в середине XVII века. Любое государство зиждется на пресловутом общественном договоре между сувереном и подданными. Суверен гарантирует подданному защиту, безопасность и исправную работу всех государственных институций, взамен же подданный передает суверену свои свободы. В той или иной мере. Есть вопиющие случаи тоталитарного устройства вроде Северной Кореи или какого-нибудь Ирана, где у граждан беззастенчиво отняты основные свободы, есть страны с авторитарным или демократическим строем, но принцип один: меняю свободу на безопасность.
— Безопасность — тоже не факт!
— Именно. И не кажется ли вам, что эта сделка чем-то напоминает известный сюжет из Фауста? Там, как мы помним, главный герой вступает в сговор с дьяволом, передавая ему в безраздельную власть собственную душу в обмен на радости жизни. Разве та цена, которую платит человек в обмен на безопасность, как мы выяснили, мнимую, как и часто столь же мнимую достойную жизнь, не наводит нас на мысль о несправедливой, непропорциональной, обманной сделке? Но, похоже, у человека это единственно возможный выбор — другого не существует. Никто пока не придумал другого миропорядка, регламентирующего сосуществование людей в одном пространстве. По утверждению Гоббса, именно необходимость выйти из положения «войны всех со всеми» и заставила человечество принять правила игры, о которых мы говорим. Удивительное дело, но даже Мефистофель был более честен, заключая договор с Фаустом.
— В «Левиафане» есть сцена, когда представитель органов правопорядка предлагает друзьям развлечься, постреляв по портретам советских лидеров. Как она возникла? И неужели вы, таким образом, призываете публику к революционным действиям, к необходимости расправиться с властью?
— Конечно, нет. Этот эпизод своего рода символический жест, свидетельствующий об ироничном отношении народа к власти. Из той же оперы — анекдоты про Брежнева, Хрущева и прочую партийную номенклатуру, рожденные в недрах народного сознания. Народ смеется над своими тиранами, потому что не смеет по-настоящему сказать все, что о них думает. Это как в Японии: если злишься на начальника, перед тобой ставят его резиновый манекен — можно подойти, вдарить и почувствовать глубокое удовлетворение…
— Одна лишь разница, у вас в фильме стреляют по портретам ушедших вождей. А стали бы они стрелять по фотографиям нынешней «номенклатуры»?
— Трудно сказать… «Пусть пока на стенке повисят. Покуда не появится исторический зазор» — так говорит герой нашего фильма. А народ по-разному к власти относится. С одной стороны, всюду говорят, что рейтинги популярности президента зашкаливают, но на поверку не все так однозначно. Ирония — единственное, чего не отнять у народа. Я видел в Youtube ролик, как стоят на холме русские мужички и смеются, изобретая на ходу матерные шутки над «Калиной», в которой Путин мчится по российским дорогам. Этот их смех тоже о многом говорит.
— В ваших фильмах важное место занимает церковь, куда люди ходят за разумным и добрым, но потом совершают страшные вещи. Как вы сами к ней относитесь?
— Тут нужно научиться разделять. Во-первых, людей, которые «совершают страшные вещи» и церковь. А во-вторых, церковь, заповеданную Христом, и церковь, как институт. Мы работали над фильмом в 2012-13-х годах. Прошло несколько лет с тех пор. И разве что-то изменилось? Напротив, сегодня некоторые мотивы, рассматриваемые в фильме, только ярче заблистали.
Римская католическая церковь была самым крупным землевладельцем в Европе уже в Средние века, теперь и Русская православная церковь занялась собиранием собственности, причем, не считаясь ни с чем, ни с какими здравыми резонами светского сообщества или музейных хранителей и реставраторов древностей. Резоны РПЦ совершенно прозрачны: им не нужны руины или исторические памятники, им требуются в собственность квадратные метры недвижимости и земельные участки. Разве это похоже на поступь церкви Христовой, это же больше смахивает на корыстолюбие. Разве нет?
В залах я нередко слышу от зрителей неприятные вещи. Например, встала одна дама, руки в боки, и возмущенно заявила: «В ваших фильмах нет Бога!» А еще в Ярославле на встрече с аудиторией мне рассказали о каком-то кинорежиссере, который высказался в своем интервью, что, дескать, у меня в душе Бога нет, потому его нет и в моих фильмах. Что творится в умах некоторых россиян? Что за вирус нетерпимости поселился в их головах? Почему за 15 лет моей творческой жизни где бы то ни было за рубежом никто никогда даже близко не позволял себе подобного?! Всегда я встречал там готовую к корректному диалогу любопытствующую публику, жаждущую обрести новый опыт.
Как мы знаем, «дух дышит, где хочет» — так что, уж точно никак не патриотически настроенным кинорежиссерам распределять эту благодать: где ей обретаться, а где нет. Скажите, как можно не увидеть в лицах волонтеров, вдохновенно занимающихся благим делом, печать любви к ближнему?!
После премьеры «Левиафана» на сайте «Православие и мир» вышли сразу несколько рецензий православных монахов и священников, которые высказывали положительные идеи в адрес фильма, говорили и о том, что наш фильм правдив, что это чуть ли не пророческое предостережение о том, как все может вскоре обернуться, говорили и о двойничестве церкви. Это писали люди, которые занимаются вопросами веры давно, ответственно и от сердца. Им я доверяю больше, чем кликушам с воспаленным охранительным патриотизмом вместо разума.
— Еще один важный герой ваших фильмов — телевизор с крикливыми телешоу и жуткими сводками с боевых полей. Как вы оцениваете роль телевизора в жизни людей? Он сегодня важнее в воспитании нового поколения, чем папа с мамой?
— Это вряд ли! Все же на первом месте воспитательной шкалы — гены, затем, думаю, родительское воспитание, а уж на третьем месте — среда: круг друзей, культурные впечатления… Для огромного числа россиян телевизор занимает важное место в этой самой среде и активно формирует мировоззрение. Особенно когда из этого ящика тоннами вываливается пропаганда. Слушая этих чудищ, которые с пеной у рта врут, уверяют, что черное это белое, а белое — черное, трудно не завыть в унисон. Вы в Латвии в курсе, что транслируют наши центральные телеканалы?
— Сама я телевизор отключила двенадцать лет назад, но судя по рейтингам российских каналов в Латвии, большинство жителей — в курсе.
— Я тоже лет восемь как выбросил телевизор. Сделал это в ожидании рождения ребенка. Не хотел, чтобы он созерцал эту клоаку. Но иногда случается ознакомиться, так сказать, с контентом, чтобы быть хоть примерно в курсе происходящего. В интернете сейчас можно сыскать все.
Конечно, телевизор — инструмент влияния на сознание не только в России. Во всем мире он вроде домашнего оракула, вещающего из угла. Сейчас я читаю книгу агента ЦРУ, который вспоминает о своем длительном — в несколько недель — допросе Саддама Хуссейна. И этот разведчик утверждает, что правительство США, как и американское общество, сильно заблуждались насчет Саддама и наличия у него пресловутого оружия массового поражения. Да, тот был тираном, но его свержение, тот хаос, который образовался в стране благодаря американскому военному вторжению, радикальная смена уклада жизни и политического климата в Ираке повлекли за собой куда более страшные последствия, чем если бы его не свергали, примерно так считает автор книги. Тот самый телевизор, используя который предвзятые политики нагнетали ситуацию вокруг «врага цивилизованного мира», вещая о том, чем ни Ирак, ни его правитель не являлись, создал почву для общественного мнения и готовности принять выдумку за правду. Американское общество, осудившее войну во Вьетнаме, осознавшее в свое время ошибки в этой связи, снова и снова наступает на те же грабли. Этот незамысловатый ящик — в любой стране часто являет собой транслятор чьих-то пропагандистских идей, предубеждений и заблуждений.
Кадр из фильма «Елена».
— Мат на публику в России запрещен. У вас в фильмах он есть. Для вас это важно?
— Ну а как его можно не брать в расчет? Это язык народа, словам этим уже сотни лет. Язык живет и рождается не в кабинетах филологов и вне зависимости от кодексов и предписаний законодателей по запикиванию ненормативной лексики. Народ не запикаешь, так ведь?
— Но, возможно, если убрать его из поля общественного зрения, он станет чем-то более неприличным?
— Мат и без того в России всегда считался неприличным, но, когда советский союз рухнул, человек стал нащупывать берега обретенных свобод, и мат очень скоро появился и в кино, и на театральной сцене. Не секрет, что Шнур и по сей день беспрепятственно ругается себе со сцены, наплевав на все их запреты. Но тут в полной мере вылезают двойные стандарты нашей власти: государственные мужи, которые сочиняют эти законы, прекрасно чувствуют себя на концерте Шнура на Спартак-Арена, слушают его совсем незапиканные песни и даже весело отплясывают под них. При этом фильм с ненормативной лексикой нельзя выпустить даже на интернет-площадке, где предполагается индивидуальный просмотр.
Я отказываюсь подчиняться этому закону по одной простой причине: мой фильм — свидетельство того, что происходит за окнами, я говорю правду, как она есть, мои персонажи разговаривают на том языке, на каком в жизни разговаривают такие же люди, как они. Я не хожу на концерты Шнура, потому что мне эта музыка не близка, но я и не предлагаю законодательно запретить ненормативную лексику.
— Фильм «Елена» анонсировался, как история о вопиющем классовом расслоении в Москве. (Медсестра Елена выходит замуж за богатого и разрывается между ним и социально неблагополучной семьей сына, с которой олигарх не хочет знаться. В итоге она убивает мужа, когда тот отказался дать денег на то, чтобы внук Елены не попал в армию. Семья сына начинает новую богатую жизнь.) Это как-то оправдывает поступок главной героини?
— Для меня социальное неравенство не является главной темой этого фильма. Не знаю, кто его анонсировал именно так. Точно не я. Я снимал картину о том, на что способен человек перед лицом выбора. Елене застит глаза ее слепая любовь к своим детям, забота о ее собственном благополучии, как и о благополучии ее рода. Все это, в условиях потери ценностной ориентации в пространстве между добром и злом, затмевает взор человека и может привести к печальным последствиям. Надо признать, что пересмотр нравственных ценностей в нашем обществе произошел стремительно. Мы, похоже, не обратили внимания, как в одночасье, на наших с вами глазах произошло изменение человеческого вида. Ко входу в капиталистический уклад жизни мы оказались совершенно не готовы; в брошенном в состояние выживания человеке проснулся варвар, для которого «другой» потерял всякую ценность, он превратился в средство достижения эгоистических целей, в конкурента, в соперника, наконец, во врага.
— И все же, не виноват ли отчасти и сам олигарх в том, что Елена совершила против него «кровавую революцию»? Он ведь к жене не как к равной относился.
— Подобные браки, заключенные по взаимному негласному договору, с выгодой для обеих сторон, не редкость. Вчера я посмотрел документальный фильм о женах Рублевки. Его авторы рассказывают о том, как богатые люди выбирают себе девушек на негласных условиях, чтобы те были необременительны, много не болтали, а молча исполняли роль прекрасных ваз или пушистых собачек на пуфике. Такие полностью бесправны. За глаза «мужья» называют их… «мясом» и пользуются ими, как бытовым прибором. Это, конечно, зашкаливающий цинизм и тотальное обнажение ничтожества таких связей.
Так вот, по сравнению с ними, наш герой Владимир очень даже ответственен. Он честно называет сына Елены бездельником и советует тому «оторвать задницу от дивана и заняться делом», то есть, самому нести ответственность перед своими детьми. Он не видит ничего страшного в армии, где «служит полстраны». Это для Елены катастрофа, как же ее внук, ее кровиночка пойдет в эту ужасную армию. Так что в нашем конкретном случае вопрос социальной ответственности богатых перед бедными все-таки вторичен.
Убийство во имя корысти, вопрос куда более значимый, если рассуждать о Елене, как троянском коне, вошедшем в чертоги высшего класса и совершившего там революционные бесчинства, потому что, видите ли, олигарх безответственно относился к своей челяди. Впрочем, и названная вами тема социального неравенства тоже тут звучит — невозможно не признать, что большая часть страны живет за чертой бедности в то время, когда горстка избранных купается в золоте.
На фото: Андрей Звягинцев на Каннском кинофестивале.
- У Дмитрия Быкова есть теория многоярусности общества: люди, как растения в джунглях, живут каждый на своем ярусе, и эти ярусы между собой почти не пересекаются.
— Так оно и есть.
— На каких ярусах люди более счастливы?
— Я не думаю, что человек постоянно может быть счастлив. Он, попросту говоря, проживает свою жизнь, иногда испытывая радость, побеждая себя или какие-то обстоятельства, или, напротив, проигрывая им. Жизнь как таковая не может быть постоянной полосой счастья. И на самом верху, и в самом низу обретается тот же самый человек. Там, где по пятницам сауна, шашлык, шансон и водка к пиву, там никакими сложными вопросами люди не обременяют себя. А наверху к похожим радостям, только иного качества — вдова клико и нанокухня — добавляется еще и страх утратить то, что нажито непосильным трудом. Ну, и внизу тоже страх — не потерять последнее. Так что и проблем, и радостей везде хватает.
— А посредине этого гамбургера мы, болезные, мучаемся?
— Почему мучаемся?! Есть и у нас свои сладостные минуты. Например, когда закончил фильм, испытываешь неподдельное счастье. Ты нащупал и сумел озвучить какую-то важную идею. Подобрал подходящую актрису или актера где-нибудь в Латвии сыскал. Создал вещь, которая не дает обществу спать. Я как-то заглянул в Instagram и почитал по тэгу, что люди говорят про фильм «Нелюбовь» — процентов 80 из тех, кто смотрел фильм, довольно точно почувствовали многие его интенции. Люди говорят о страстном желании не попасть в подобную ситуацию отчуждения, воспринимают фильм, как упредительный стоп-сигнал, спешат после сеанса домой обнять близких. Такая реакция радует.
- Как в вашу «Нелюбовь» попал один из лучших актеров Латвии Андрис Кейшс?
— Все просто: однажды на фестивале в Минске я увидел Андриса в фильме «Kolka cool» Юриса Пошкуса — он мне запомнился, как запомнился и этот замечательный фильм. Работой с Андрисом я очень доволен — он замечательный артист, и мы, как мне кажется, друг друга хорошо понимали.
- В заключительных кадрах «Нелюбви» главная героиня бежит на тренажере в куртке с надписью RUS-SIA. Бежит быстро, на одном месте, а потом выдыхается. Это ваша метафора России? К слову, SIA — это латышское ООО. То есть в Латвии это считывается, как «русское общество с ограниченной ответственностью»…
— Латышского языка не знаю, но мне эта версия кажется забавной. Я вчера еще один документальный фильм посмотрел — про «Норд-Ост». Помните страшную историю с захватом заложников в зале на Дубровке в 2002 году?!
— Очень хорошо. В том зале сидела семья рижан — мама и дети, а их отец оказался по ту сторону и переживал, если не больше.
— Они погибли?
— Нет. Но вся эта история сильно отразилась на их здоровье.
— Им еще повезло. Тогда погибли 130 человек из девятисот. Эта история — наглядный пример ограниченной ответственности нашей власти перед лицом своих граждан. Планируя ставшую по-настоящему успешной операцию по ликвидации боевиков, никому даже в голову не пришло, что будет происходить дальше, как заложники будут выкарабкиваться из этих обстоятельств. Медики понятия не имели, какой использовался газ, и потому не могли дать антидот. Никто не удосужился проинструктировать, что пострадавших от газа нельзя класть на спину — от этого язык проваливался в горло, наступала асфиксия, люди просто задыхались насмерть уже на пороге театрального центра. Но жизнь пострадавших и не была главной задачей операции — главным было спасти репутацию власти. Мол, нас так просто не возьмешь, мы умеем провести блестящую операцию. Спецназовцы «Альфы», без сомнения, сработали блестяще. Они свою задачу выполнили безупречно. А вот дальше началось привычное наше российское безобразие… Так что, «общество с ограниченной ответственностью» звучит иронично, но, к большому сожалению, еще и правдиво.
Сцена с бегущей героиней и надписью RUSSIA у нее на груди для меня имеет другое значение, конечно. В финальном эпизоде мы попадаем в февраль 2015 года, в те дни, когда шли бои в Дебальцевском котле (на востоке Украины), а ровно за год до того, зимой 2014-го, в Сочи прошла Олимпиада. И вот в течение всего этого года, да и в дальнейшем тоже, очень было модно ходить в спортивной одежде олимпийской сборной от бренда Bosco di Ciliegi. Особенно это любили делать состоятельные граждане — костюм дорогостоящий… Так что, эта деталь лишь фиксация примет времени. В метафорическом же смысле в этом эпизоде мне всегда слышался голос Николая Гоголя, который вопрошал, обращаясь к самой России: «Куда ж несешься ты, дай ответ?»…
После показа картины в Каннах три дня подряд я раздавал огромное количество интервью. С утра до вечера я отвечал на вопросы журналистов со всех концов земли. И ни один из них не предлагал мне разговор в таком ключе, что это, дескать, исключительно российская история. Думаю, связано это с тем, что история нашего фильма узнаваема повсюду.
— То есть каждый увидел в этом свою историю?
— Конечно! Человеческая природа не имеет каких-то особых этнических черт. Плюс-минус, но человек везде один и тот же. Просто мы смотрим на эту природу через призму российских реалий, потому что лучше знаем именно нашу страну.
— Послушаешь вас, и страшно детей выпускать в такой мир. Вот у вас не возникало желания увезти сына куда подальше, спасти?
— Спасти?.. Думаете, получив вид на жительство в какой-нибудь благополучной стране, можно спасти от главного вопроса существования? Да, можно получить комфортные условия жизни, но отыскать самого себя, реализовать свой талант непросто везде. Как известно, там хорошо, где нас нет. Сейчас он живет и учится в России. Когда вырастет, сам определит свою будущность. Но я хочу еще раз подчеркнуть, все, о чем повествует фильм «Нелюбовь» не имеет каких-то географических границ, причины, лежащие в основе того мира, который вас так напугал, в нас самих.
— Вас наверняка не раз звали снимать за рубежом. Нет желания?
— Предложения были, эти возможности остаются и по сей день. Но я вижу свою жизнь в России. Тут мой дом, тут люди, говорящие на одном со мной языке, и я понимаю, какая реальность за всем этим стоит. Если случится так, что станет невозможно осуществлять здесь свои замыслы, заниматься кино, тогда будем думать, что делать, а пока…
— Вы видите свет в конце этого тоннеля? На что надежда?
— Я не Павел Глоба — видеть так ясно впереди, чтобы делиться своими фантазиями с другими. Гаданием на кофейной гуще не увлекаюсь. Ни на что не надеюсь, просто живу себе и работаю над тем и с теми, во что и в кого верю. Надежды пусть юношей питают. Или как высказался однажды Френсис Бекон: «Надежда — хороший завтрак, но плохой ужин».
Журналист: Кристина Худенко
Оригинал
