По узким и грязным улицам Арканара бредет (скачет на коне) человек. Из окон домов на него выливают помои, без зла, не прицельно, естественным способом сообщения. В Арканаре нет канализации. Возможно, когда-то она была, но ее реформировали и демонополизировали, и каждый хозяин доставшейся ему части распоряжается ею по своему усмотрению: захочет – сдаст в лом металлов, захочет – переделает под самогоноварочный аппарат. Под ногами (копытами коня) человека – помои. И помои подаются в дешевых и дорогих тавернах.
В тавернах, домах и на улицах Арканара сильные вооруженные люди грабят, унижают, иногда убивают слабых безоружных людей. Сильным здесь не стать без насилия. Здесь самый близкий синоним сильного – это насильник. Нашему герою тоже нужно казаться сильным, поэтому он сам иногда грабит и унижает. В отличие от других, он недоволен собой. Будь внешние условия иными, он бы вел себя совсем иначе. Но, во-первых, в Арканаре не может быть других условий, во-вторых, он выполняет миссию. Он собирает данные для потомков. Он – этолог, этнограф. По крайней мере, он так считает. И он такой не один. Свою миссию выполняют многие – одним нужно построить дом, другим посадить дерево, третьим вырастить сына, четвертым заработать здесь денег и убежать. Поэтому всем им тоже нужно быть сильными, поэтому они грабят и унижают друг друга. Будь внешние условия иными, они бы вели себя совсем иначе. По крайней мере, так считают они.
Ценители (не люблю слова «фанаты») повести братьев Стругацких «Трудно быть богом», написанной в 1963 году, утверждают, что фильм Алексея Германа «Трудно быть богом» очень далек от книги. Другого не ожидал: два мастера – две истины, разные времена и разные месседжи. Книга Стругацких питала «шестидесятников» некоторой надеждой: научный прогресс, покорение космоса, необратимое движение Матери-эволюции. И каждый шестидесятник считал себя немного Антоном, в крайнем случае – Пашкой. Шестидесятники приняли правила, шестидесятники поверили, что прогресс излечит больную мораль. Они уходили в леса и тихо пели под гитару в ожидании летающей тарелки и отставки Политбюро. Не дождались. «Пикник на обочине» закончился «Хромой судьбой».
Фильм Германа подтверждает догадки поздних Стругацких: здесь прогресса не будет. Здесь ходом времени руководит не Мать-эволюция, а отец-идиот. И в дворянине Румате Эсторском почти не осталось Антона. Видение перспективы Алексеем Юрьевичем Германом мне понятно и близко. Все пятнадцать лет, пока Герман делал великий фильм, он пристально вглядывался в нас. И в результате соединил фантастический замысел братьев Стругацких с окружающей нас реальностью.
Я не буду писать о самой картине. Свое мнение о ней каждый должен составить сам. Мышление – индивидуальный процесс, или же это не мышление вовсе.
Я буду писать об Арканаре, который теперь называется Санкт-Петербургом. Есть у меня ощущение, что Россия – и неотъемлемая ее часть СПб – вслед за байствами Средней Азии скатилась в средневековье.
Новое средневековье – это обычный феодализм плюс сотовая связь и телевидение, джипы и пока еще электрификация всей страны. Новое средневековье уступает средневековью классическому в категориях чести, романтики, рыцарства. Но уже приближается по части безграмотности и хамства, мракобесия и антисанитарии. Проявляется в непроходимости улиц, в хаотическом нагромождении домов. Если прежде ущелья улиц выполняли защитную функцию – так было проще обороняться, то теперь это транспортный коллапс и не более.
Если классическое Средневековье закончилось Ренессансом и Просвещением, то новое – пятится назад, в пещеры и джунгли. Как бы это ни звучало банально: все от «кормчего» до гребца потеряли курс. А потеря курса, как писал Бродский, «есть категория психологии не меньше, чем навигации».
Через несколько дней после рождения человека везут регистрировать в ЗАГС, где он закладывает свою жизнь государству и вместе с заверенной справкой получает ее обратно, но не в собственность, а как бы в «держание», с обязательством нести барщину и оброк: служить в армии, платить налоги, штрафы, пени, сборы. В обмен ему намекают на весьма условное покровительство и защиту. Тот же механизм запускается при взаимодействии с работодателем, если работник – абориген. Если же работодатель набирает рабочую силу из варваров, то он автоматически становится рабовладельцем-бенефициаром. Долюшка работодателя, впрочем, тоже не легкая, его жизнь и собственность прямо или косвенно, тайно или явно отданы в кормление моноликим силовым бенефициариям – аналогам феодалов-баронов, чтоб те не бузили и не воевали меж собой, но они все равно воюют. Все-таки силовики.
За пожизненную ренту человек имеет право получить у банка дом. Не в собственность, «в держание», разумеется, ведь земля под домом ему принадлежать не может априори. Средний человек – не пьяница и не бездельник, не насильник и не вор – в состоянии рассчитывать на норку размером 90 кубометров. Пусть там тесновато, жарко летом, холодно зимой, пусть там невозможно открыть форточку, не задев стены соседнего дома, пусть там слышны разговоры соседей из другой переборки. Но жизнь в улье все же лучше, чем жизнь на улице.
В паре литрах бензина обязательно найдется какой-нибудь торгово-развлекательный центр, где нашему герою предложат еду быстрого приготовления и многоразовую еду – джанк фуд, где оденут по последней китайской моде с французскими бирками. В торгово-развлекательном центре в выходной день нашему герою – Антону Новосредневековскому – позволено многое, например, поскользить в прокатных коньках по искусственному катку размером с его искусственную квартирку. Или посидеть за одним из многочисленных столиков, окружающих микроспортивный вольер, и, уплетая гамбургер или хычин, купленный тут же, лицезреть, как на ледовой арене схлестнутся два великовозрастных и гиподинамичных тюленя в наплечниках и футболках «USSR» и с криками: «Да ты знаешь, кто я?» – начнут тыкать друг в друга клюшками.
Потом наш герой сможет посетить кинотеатр чудес «7D эффект», отделенный от прочего ТРЦ пыльной, пахнущей чумой шторкой, чтобы наблюдать за дерущимися фигурками, отпечатанными на экранной простыне, и один таджик будет раскачивать стул Антона, изображая качку, а второй дуть в лицо – имитируя ветер. И дабы эффект был воспринят нашим героем окончательно и бесповоротно, наш герой в кульминационный момент сам получит ощутимую, но не оставляющую следов оплеуху.
Чем не средневековая базарная площадь? Еда, ристалище и искусство. Виселицы нет разве что. Но это дело недалекого будущего.
А пока что пора домой – в один из элитных жилых массивов слипшихся и неотличимых, если бы не нумерация корпусов. Мест для парковки нет. А машины есть, они тоже в «держании». С них тоже надо платить оброк, и за ними охотятся тиранозавры-эвакуаторы. Нет детских садов. А дети есть. Высший правитель утверждает, что в каждой нормальной семье их должно быть не меньше чем трое. Старшего – на войну, среднего – в конюхи. Младшего-дурака – на перевоспитание в тюрьму, чтоб не дурил.
Наш герой понимает, что все это гадко и подло, но надо на что-то жить. И опять же, миссия у него на носу.
Вот и едет он на работу. Дышит отравленным воздухом. Пьет как будто бы «родниковую воду» из пластмассовой банки. Убивает кишечную микрофлору клейковиной подвальной пекарной промышленности. Продирается сквозь джунгли пробок, хищные пасти гаишников и бригады автоподстав, прячет подальше котлету от мелких шакалов-карманников. В общем, едет зарабатывать эквивалент куска мамонта, на который имеется право первого рта у любого вставшего на пути силовика и чиновника. Наш Антон никого не трогает, позабыв сказанную им самим же когда-то фразу: «Кто не трогает, тех больше всего и режут».
А когда по городу неизвестно откуда и неизвестно куда летит кортеж генерал-губернатора, тогда с улиц скрываются все. Кто не спрятался – тот, стало быть, экстремист. Это называется иерархия!
Антон Новосредневековский понимает, что его грабят и обманывают на каждом шагу: в поликлинике, в управляющей домом компании, в администрациях и судах. Но у него миссия. Одному Антону нужно построить дом, другому посадить дерево, третьему вырастить сына, четвертому заработать денег и убежать. Пятый пишет записки, заметки, статейки, не для себя и не ради себя, но для потомков, как Тацит – так ему кажется. И все эти миссионеры соглашаются: «Да уж!», «Лучше грязь, чем кровь». Логика железная. Только кровь все равно проливается – их кровь, кровь их детей, их близких. И грязи вокруг становится больше.
Именно поэтому жители Арканара так не любят смотреть фильмы про Арканар.
