Кусок эфира

И. Петровская― А во время «Артдокфеста» ещё фильмы показывали канал «Настоящее время» и ещё кто-то. Так что можно было, опять же, смотреть. Действительно, фильм «Свидетели Путина» не мог быть показан в кинотеатре «Октябрь», где официально проходил кинофестиваль.

К. Ларина― Да ни в каком кинотеатре!

И. Петровская― И ни в каком другом, потому что он по этим новым правилам не получил удостоверения прокатного. И таких фильмов, которые не могли быть здесь показаны (мы уже, по-моему, в прошлый раз на эту тему говорили), чуть ли не 50 или больше. И каждый показ в «Октябре» сопровождался и предварялся вот этим вот грустным списком тех работ, которые не имели возможности в этом режиме фестивальном посмотреть зрители.

«Свидетели Путина». Да, мы должны в первую очередь вспомнить, что Виталий Манский в конце 90-х, когда Владимир Владимирович еще не был президентом, а потом в течение ещё ряда лет снимал совершенно официально Путина для, кстати, канала «Россия», где тоже Виталий Манский одно время работал — по-моему, возглавлял какую-то дирекцию документального кино. Первые вот эти фильмы были — один фильм был показан (второй, кстати, уже не был показан), и потом по истечении, не помню, первого, что-ли, срока вышел ещё один фильм Виталия Манского. Поэтому это не какая-нибудь снятая за спиной скрытой камерой хроника. Как некоторые говорили: «Этично ли это?».

К. Ларина― Да ну, что за ерунда! Всё, что не вошло — и, в том числе, всё, что вошло. Скрытой камеры точно нет.

И. Петровская― Единственное, что здесь новое и принципиально важное — это дистанция временная…

К. Ларина― Переосмысление авторское.

И. Петровская― С которой Виталий Манский переосмысливает и своё тогдашнее отношение, и, во многом, наше отношение — наши ожидания, у кого-то надежды у кого-то…

Читать полностью интервью

Программа «Один» с Дмитрием Быковым

Д.Быков― Вот сидит Лев Пономарев, 77-летний соратник Сахарова, правозащитник. И вот его не пускают на похороны Людмилы Алексеевой. А Владимир Путин приходит на похороны Алексеевой. Кого Алексеева больше хотела бы видеть на своих похоронах? Я понимаю, что мнение покойника в этой ситуации не волнует никого. Но есть же родня, в конце концов, есть друзья, есть коллеги. Кого они хотели увидеть – Владимира Путина или Льва Пономарева? Совершенно очевидно, что Лев Пономарев имеет гораздо больше моральных, чисто человеческих заслуг и чисто человеческих прав, чтобы прощаться с Людмилой Алексеевой. Не говоря уже о том, что он просто так сидит незаконно – это пощечина всем. Такие ситуации – гротескные: они не требуют никаких публичных оценок, они сами говорят за себя. Мы довольно быстро приближаемся, на мой взгляд, к ситуации из того анекдота, где разбрасывают листовки без текста. Их спрашивают: «А что, почему ничего не написано?» А потом что все понятно.

Вот эта ситуация нормальная. Она, конечно, растлительная, развращающая, потому что когда ничего нельзя сказать публично, то тут и возникает ситуация вот этой моральной двусмысленности, в которой мы постоянно живем. Но тем не менее свой юмор в этом есть, такой нехитрый юмор.

Читать эфир целиком

Программа «A-team»

Сергей Шахрай, заслуженный юрист РФ, проректор МГУ, декан факультета Высшей Школы Гос. Аудита МГУ: Сейчас в Татарстане отменили договор с республикой. Татарский язык задвинули. Мы получим через 2-3 года Татарский национальный центр, мы получим.

Я стоял на митингах в Казани, где меня припирали к чугунному столбу и кричали: «Ты, вице-премьер из Москвы, что ты будешь делать с тем фактом, что войска Ивана Грозного захватили Казань?». Страшно было жутко. Наверное, бог надоумил, я сказал: «Единственное, чего я не смогу сделать – это вывести войска Ивана Грозного из Казани». Смотрите, 93 год. В Татарстане не проходит референдум о выборах, не проходит референдум о Конституции, не выбирается Совет Федерации и Госдума. Венецианская комиссия, это – демократия через право, обсуждает и признает конституцию Татарстана 92-го года конституцией независимого государства.

Война прошла в Чечне и, кстати, договор там родился с Татарстаном. Когда мы подготовили договор, мы три года мучились. На основании этого договора прошли выборы двух сенаторов, двух членов Совета Федерации, и пять депутатов Госдумы. Я схватил протоколы выборов, помчался в Венецианскую комиссию: «Ребята, если на этой территории прошли выборы общенациональные в парламент, это – признание нашего национального суверенитета без единого выстрела. Давайте…».

Алексей Голубев:Без единого выстрела много чего можно было решать. И с Чечней можно было много решать. И сегодня это было бы отдельное государство, а сегодня мы по факту имеем. Сколько до распада Союза русских было в Чечне? И сколько сегодня осталось? Вот у них, по сути, реально мононациональное государство в государстве. Это – результат в том числе вашей Конституции.

Сергей Шахрай: Ничего себе. Конституция принята 12 декабря, и на основании этой Конституции Чечню вернули в состав России, в том числе – действующий президент Путин, а вы говорите, это – результат данной Конституции? Результат – это план автономизации, когда генерала Дудаева приглашали в Москву, и к нему ездили советник Краснов и депутат Денисов, и говорили: «Ты только скажи, что ты против Ельцина, и ты будешь союзной республикой». Вот где это было. Сейчас это все, слава богу, вылечено. И я надеюсь, не наступит то время, когда эти болезни вернутся.

Читать эфир полностью >>>

Фрагмент программы «Статус» с Екатериной Шульман:

Е.Шульман: Да, про амнистию говорил Федотов, говорили другие члены СПЧ. Ее как-то связывали с юбилеем Конституции. Заодно говорили, кстати, что 12 декабря надо вернуть в качестве выходного для повышения престижа Конституции. Я не уверена, что это очень важно…Амнистия важнее. Идея состоит в том, чтобы провести амнистию тех лиц, которые компенсировали, возместили ущерб. Это хорошо рифмуется с еще одними гуманизирующими поправками в УК, который президентом внесены в Думу, лежат, пока еще до первого чтения не дошли. Там тоже положение о том, чтобы не возбуждать уголовное дело, если есть ущерб и если он компенсирован. То есть досудебный такой settlement, как это называется на языке американского права. Это, конечно, наводит на зловещую мысль, что людей будут просто обирать под угрозой уголовного дела, а обобравши говорить: «Ну, хорошо, так и быть, теперь вступай с богом, мы возбуждать дело на тебя не будем». Поэтому сама по себе это тоже некоторая гуманизация. Поэтому про амнистию речь шла и вроде бы как смутно это все одобрено, насколько можно понять вообще степень этого одобрения. Поэтому, может быть, что-нибудь такое будет. Режиссер Александр Николаевич Сокуров, который там тоже был, тот призывал объявить амнистию прямо к Новому году, чтобы, говорит, обстановки в обществе разрядить — обстановка очень напряженная. На что президент ему сказал, что он сомневается, что если мы объявим амнистию, то это как-то разрядит обстановку в обществе, в чем, действительно, есть некоторый даже и резон.

Читать эфир полностью

Программа «Разбор полета»>https://echo.msk.ru/programs/razbor_poleta/

С. Крючков― То есть ваш Крым конца 70-х — начала 80-х — он российский или украинский?

В. Федоров, директор ВЦИОМ― Это рай.

С. Крючков― Прежде всего рай, а во вторую голову?

В. Федоров― Во-вторых, это, конечно, советский Крым. Потому что в Крыму мирно жили русские, украинцы, евреи. Остальных национальностей — крымских татар, греков, итальянцев и многих других — к сожалению, уже не было, потому что при Сталине их выселили и не разрешали возвращаться до примерно 1989 года. Скажу так: это была славянская территория, идентичность была советская.

И хотя его называли всесоюзной здравницей, дело в том, что я как раз находился в таком промышленном и рыболовецком краю Крыма. Там были, конечно, отдыхающие, курортники. Местное население их почти ненавидело, а деньги зарабатывали в основном не сдачей каких-то пансионатов, гостиницы или своих квартир, а тем, что работали на железнорудном комбинате, на судоремонтном заводе, строили супертанкеры, в воинских частях, в ПВО, в погранохране работали, рядом было военное училище. В общем, это была такая нормальная, среднестатистическая советская территория. Но при этом море, солнце, ветер, куча позитивных эмоций — спорт, плавать и так далее. Ну и с едой, наверное, было чуть получше, чем…

С. Крючков― А что касается советской идентичности, когда ее уже не стало, в постперестроечное годы, самоощущение крымчан?

В. Федоров― Самоощущение крымчан было: нас бросили на съедение Украине, которая нас не любит, не признаёт своими и эксплуатирует. То есть ничего не вкладывает, только, так сказать, все соки высасывает. Забирает себе самые лакомые куски, приватизируют особо охраняемые природные территории. Например, знаменитый Никитский ботанический сад с колоссальной коллекцией роз — 3 тысячи видов. Все лакомые участки у морей. А при этом предприятия, на которых работали все крымчане, не занятые в курортном секторе (таких было большинство), просто закрывались, разворовывались, всё там сдавалось на металлолом.

Поэтому когда я после долгого отсутствия побывал в Крыму, в 2013 году, я, конечно, был просто ошеломлен. Было такое впечатление, что это полуостров, извините за грубое выражение, синяков. То есть люди, потребляющие дешёвые алкоголь, так сказать, живущие впроголодь, какими-то сезонными работами. То есть полная деградация. Отсутствие какого бы то ни было будущего. И конечно, в составе Украины с её небогатым, мягко говоря, населением, для которого отдых в Крыму был единственной возможностью хоть куда-то выехать. Но, извините, Крым от этого практически ничего не получал, потому что люди приезжали со своей картошкой, луком, пивом и так далее. Было понятно, что это полная безнадёга, путь в никуда и деградация.

Но при этом советская идентичность, конечно, довольно быстро ушла, потому что исчез Советский Союз, надо уже было реально что-то оценивать. Кто-то уже идентифицировал себя как граждане Украины. Таких было абсолютное меньшинство, но они были.

Читать полностью

Программа «Культурный шок». Тема: «Новый патриотический театр: маузер, духовность, позитив».

Александр Гельман: С Прилепиным я не знаком, но читал много и книг его, и текстов, и заявлений, и так далее. Конечно, шокирует то, что в театр пришел человек, который буквально несколько дней назад говорил, что он за поход на Киев, за возвращение Украины…

Ксения Ларина: И что он убивал еще.

Александр Гельман: Ясно, что если это идеология… Тут слово «эстетика» даже как-то не клеится к этим словам. Это просто не может быть, я считаю, что. Такого театра воинственного, стреляющего и агитирующего людей захватить Украину или Киев бомбить — это невозможно. И не будет такого театра. И я уверен, что они оба усмирятся сейчас немножко, успокоятся и поймут, что надо заниматься каким-то конкретным делом, куда придут люди. Они должны смотреть, им должно это нравиться, они должны как-то сопереживать тому, что происходит на сцене.

Поэтому и Бояков, который… Ну, когда я с ним был знаком, он был один человек, а потом он стал совсем другой человек, который сказал, что он чуть ли терпеть не может западную культуру. В театре невозможны такие взгляды. И я уверен, мы все это увидим, что они изменятся, потому что просто сама природа театра не допускает такой агрессивности, такой нетерпимости. Вы знаете, в России не хватает два движения политических — такого социализма скандинавского типа и такого просвещенного национализма, культурного, гуманного национализма.

И если этот театр займет одну из этих ниш и станет каким-то проповедником такого просвещенного национализма, который уважает все другие нации, который не собирается захватывать Украину, а, наоборот, хочет как-то преодолеть тот конфликт, который сегодня существует, чтобы наладить в каком-то будущем эти отношения, тогда этот театр может оказаться даже любопытный. Такого театра нет. Но для этого руководители этого театра в отношении своих прошлых взглядов должны, не знаю, публично или не публично от них отказаться, отмежеваться. Ну, они должны измениться. Театр не может жить с такими взглядами и не будет жить с такими взглядами.

Читать эфир полностью >>>

Наверное, Алексеева испытала момент то, за что она боролась, что отстаивала – это ельцинское время, которое было относительно свободно. А дальше, по сути, наступили Путинские времена. И мне жаль, что она не дожила – она долго жила, руководствуясь знаменитым постулатом, что в России нужно жить долго – она жила долго. Но  Путина она не пережила. А это, наверное, была бы ей самая главная благодарность от  судьбы – чтобы увидеть, какая Россия может быть другая, постпутинская, — какая угодно. Но она не увидела. И мне очень жаль.

Вторая история – мы  этих людей все-таки учимся, и я, немолодой, тоже от них учусь. Есть несколько вопросов, которые каждый ставит перед собой. Например, как относиться к политике, к  Путинским деяниям — есть знаменитые пять пунктов, как относиться, например, к онкологии: возмущение, неприятие, потом смирение. Думаю, с  Путиным мы все пережили и сейчас находимся в последней стадии, когда понимаем, что ничего совершенно не может произойти. Пока этот человек будет мучить, и издеваться над страной, такой она и будет.

Но  возникает вопрос – как к этому относиться? Например, Войнович научил меня относиться к политике как к яблоку, которое держит в руке  — да, оно твое, но ты его держишь в руке, на расстоянии. Политика это все равно, так или иначе, игра, поэтому отдаляй ее от себя. Она должна быть рядом, но не должна быть внутри тебя, надо понимать, что с  государственной машиной бороться бесполезно.

Рекомендую послушать образцово-показательную передачу Шендеровича, он там об этом говорит, говорит: мы ничего не можем сделать. И говорит это через запятую: а поскольку мы ничего не можем сделать, — да, это правда, мы ничего не можем с этим сделать, хотя стараемся в этом не участвовать, но мы можем это презирать и это уже важная вещь. Собственно, из  презрения к этой власти – сначала советской, потом – ну, не знаю, как потом, но и выросла наша героиня, Алексеева.

И вторая история – например, чему можно научиться у Алексеевой. Мы знаем, что есть такая дилемма – вот  Путин к ней пришел, сидел рядом, что-то говорил – вот это отвратительное чудовище пришло к правозащитнице, — может быть даже он ее уважал. Вообще Путин, насколько я понимаю, уважает последовательных людей. Он сам никогда не меняется – и она никогда не менялась, наверное, он ее реально уважал. Потому что спокойно мог бы и не прийти.

И вот сидело это чудище напротив Алексеевой. Вы помните, как было – почему она не плюнула ему в лицо, почему она его не выгнала, он  преступник, — всякие вот эти разговоры были. И была тогда огромная дискуссия – надо ли разговаривать с властью? И теперь эта дискуссия продолжается по поводу Глинки, — надо ходить к ним, разговаривать с ними?

Я, конечно, считаю, что нет – надо плюнуть, надо выгнать. Но вот Алексеева, она считала, что с ними надо разговаривать. И пока есть шанс, их уговорить, смягчить, переубедить, надо не покладая сил это делать. Да, они могут не обратить на  это внимание в силу своих политических целей, но своим святым долгом она видела именно такую манеру поведения. Поэтому я лично не могу осуждать Глинку — правда, Пархоменко стал говорить про факты, которых он не назвал. Но ее жизнь это великий пример для всех нас, для тех, кто считает себя либеральным человеком, для тех, кто в силу той или иной своей профессии, или человеческой наклонности, или желания  — отстаивает права человека. А так или иначе, мы все, нормальные люди, отстаиваем права человека, и не только для себя, но и для других. Царствие ей небесное.

Фрагмент передачи «Ганапольское. Итоги без Евгения Киселева»

Т.Канделаки― 10 лет, да, я говорю: «Ну, был случай прошлым летом, когда мне за свадьбу предлагали 150 тысяч евро», и он мне говорит: «Тин, ну, ты понимаешь, что ты просто дура»…

Е.Афанасьева― Почему не взяла?

Т.Канделаки― Отвечу тебе, Лен, я знаю, что в нашей стране, где огромное количество нуждающихся людей, это просто астрономические, космические, гигантские деньги, и когда я говорю, что я от них отказываюсь, я выгляжу, ну, по крайней мере, знаешь, очень странно, скажем так. Давай поделим ответ на несколько частей, первая, в нашей профессии, вы все, дорогие слушатели «Эха Москвы», которые регулярно ругаете меня в блогах, прекрасно знаете, что есть такой способ заработка у известных людей, это ведение дней рождений, корпоративов, и в нашей стране есть люди, которые Ване Урганту, Андрюше Малахову, Диме Нагиеву платят астрономические деньги, ну, астрономические они не настолько, чтобы платить по 150 тысяч евро, таких гонораров, правда, нет. Почему человек предлагал мне эти деньги, он предлагал по одной простой причине, потому что знал, что я не веду, и хотел этим доказать, что я проведу и не откажусь от этой суммы. Почему я отказалась, когда я решила заниматься бизнесом 10 лет назад, мне очень хорошо один мой товарищ, большой бизнесмен, действующий в России, сказал: «Easy come, easy go», вот мне эти деньги заработать это не надо приложить какой-то труд, мне не надо чему-то учиться, мне не надо как-то готовиться, мне не надо использовать и раскрывать свой творческий потенциал, мне просто надо выйти и сказать 10 предложений с интервалом в час, с остановками на поющих людей, мне это неинтересно, то есть это меня не развивает, да, это очень быстрые деньги, но эти деньги меня развращали, и я себе сказала, пусть у меня не будет этого большого заработка, пусть те деньги, которые я буду зарабатывать, будут сложнее, тяжелее, но зато это будет доставлять мне удовольствие, для того, чтобы это понять, человеку нужно пройти те стадии, которые я до этого прошла, я же ушла в 33 года из корпоративной деятельности.

Но есть другое направление, вот я уже, ну, где-то 2, даже не 2, полтора года вернулась в эту деятельность, это выступления. Например, в рамках «Синергии» у меня большой контракт, вот он заканчивается в этом году, я не знаю, продлим мы с Григорием Аветовым сотрудничество, надеюсь, что да, но у меня достаточно высокая цена за выступления, например, в рамках «Синергии», это только лекции, пожалуйста, тема от лайфстайла до лидерства, построения бренда, тут достаточно высокие гонорары платят, но, наверное, я могу точно сказать, что среди коллег, кто выступает с лекцией, у меня самый высокий гонорар.

В следующем году для того, чтобы все было, скажем так, сбалансировано, потому что запрос на мои выступления в институтах, университетах очень большой, я где-то в совокупности в прошлом году выступила в 15 университетах, я сказала, что я могу осилить 25 выступлений…

Е.Афанасьева― В год?

Т.Канделаки― В год, из этих 25 выступлений половина за деньги, ну, то есть это коммерческая деятельность, которая приносит мне очень хорошие деньги, а половина бесплатно. Вот мы сейчас уже списки вузов смотрим, готовимся, выстраиваем логистику, как, куда и зачем я поеду, и соответственно в следующем году я планирую 25 раз выступить, ну, это только форма лекций.

Е.Афанасьева― Я, конечно, не Дудь, но раз ты сказала, сколько ты отказала, сколько же ты стоишь, как самый высокооплачиваемый спикер, бизнес-спикер?

Т.Канделаки― Ну, скажем так, в России цены на спикер варьируются от 400-500 тысяч рублей, то, условно говоря, там 50 тысяч евро, я прохожу по самой высокой планке.

Е.Афанасьева― Понятно, Тина Канделаки…

Т.Канделаки― Тут можно, тут необязательно быть Дудем, ты знаешь, я считаю, что нам надо привыкать к тому, что люди должны научиться свободно говорить о деньгах, я не боюсь говорить о деньгах, и чаще всего все разговоры о деньгах, они достаточно сильно отличаются от фантазий про деньги. У меня как раз сейчас был случай, ты, наверное, читала, что я подарила сыну квартиру за 100 миллионов рублей, сын ко мне приходит и говорит: «Мам…», он на философский факультет поступает, он говорит: «А никто не захотел нам хотя бы позвонить и спросить вообще, о чем идет речь?», я говорю: «Сынок, ну, конечно, красиво же написать, что я тебе квартиру за 100 миллионов подарила, а написать, что я купила на стадии строительства 15 лет назад в кредит, это совсем неинтересно, это же никому не хочется слышать и слушать».

Читать интервью полностью

И. Петровская― Но с другой стороны, понимаешь, как бы сказать… Не знаю, наверное, когда молодого — наверное, опытного, но, тем не менее, человека, который не работал в федеральном эфире и видит перед собой таких мэтров, сажают на равных, а тем более, разговаривать с премьер-министром, понятно, что любой заробеет. Я представила, если на этом месте сидела бы, например, Юлия Мучник из закрытой компании «ТВ-2», то, безусловно, наверное, она бы не ограничилась вопросом, какие вызовы стоят перед современным образованием.

К. Ларина― Ты знаешь, я думаю, что все-таки дело не в персоналии, к сожалению. Я ошиблась, задавая этот вопрос — «когда был «Дождь»». Я думаю, что это уже такой договор. Потому что, обрати внимание, даже в то время не только Фишман, и не Зыгарь (он был первый, я помню, когда он ещё был главным редактором), но в том числе и большие люди с больших каналов всё равно политику включали в тему разговора так или иначе. Удобные вопросы, но политические, они задавали. А сейчас — обрати внимание: ни одного вопроса о политике вообще не было! Экономика, доллар, циферки, образование — ничего другого не было. Всё-таки я думаю, что это установка.

И. Петровская― Наверняка. Я думаю даже, что, наверное, общий план этой беседы посылается заранее, согласован. Но даже если бы они были? Вот и я представляю, что там были бы эти вопросы. Мы знаем прекрасно способность людей оттуда, с самого верх,у уходить легко и непринуждённо от любого неудобного вопроса. Либо не замечать, либо переводить на какую-то иную тему. На самом деле ничто на свете не может вышибить из седла именно этих людей. Уж в чём они достигли невероятных успехов и поднаторели — это в умении не замечать актуальные вопросы и мастерски (или, как сейчас говорят, мастерскИ) уходить от этих тем.

Что показательно для меня: что по окончании этого интервью, которое длилось ровно час, ни одно ток-шоу не стало обсуждать какие-то тезисы, которые произнес второй человек в государстве. Мы знаем, как это бывает, когда выступает либо с пресс-конференцией, либо с прямой линией «наше всё» Владимир Владимирович Путин. Как потом в течение дня, сбивая всю сетку вещания, обсуждают каждое слово, делятся своими невероятными эмоциями по поводу того, как он клёво сказал… Вот тут вообще — это это было сюжетом (и не первым, заметим) в новостных программах. То есть, в любом случае, даже федеральные каналы, которые, по идее, у нас паркет уже давно возвели на немыслимый пьедестал — даже они это не считают событием.

Меня удивило здесь, что в качестве задавателя вопросов от Первого канала был Петр Толстой. Петр Толстой на самом деле у нас не перестал быть депутатом Государственной Думы, и более того — зампредом, по-моему.

К. Ларина― Он вице-спикер.

И. Петровская― Да, вице-спикер Государственной Думы. Всё время хотелось узнать, в каком качестве, собственно, ты задаёшь вопросы и кому. Ещё плюс он наверняка (да и не наверняка, а точно абсолютно) член «Единой России». Значит, он задает вопрос своему непосредственному начальнику, руководителю партии. Меня вообще дико смущает присутствие ведущего, который одновременно является одним из высших государственных служащих страны.

К. Ларина― Может, его специально сюда поставили, чтобы он следил за Медведевым, чтобы он чего лишнего не сказал?

И. Петровская― Я даже сейчас не имею в виду на этом интервью, а имею в виду его присутствие на Первом канале в качестве ведущего программы «Время». Сразу возникает масса вопросов. Других дел у вице-спикера Госдумы нет? Потому что мы прекрасно понимаем, что ведение еженедельной программы (тем более она теперь вновь в ранге основной информационно-аналитической) требует определенной подготовки и, видимо, занимает всё-таки куда больше времени, чем то, которое он проводит непосредственно в студии Первого канала.

Читайте интервью полностью ...

Программа «2018»

Сергей Цыпляев, декан юридического факультета Северо-Западного Института Управления РАНХиГС, член комитета Гражданских инициатив: Да, я как раз хотел сказать, как это надо понимать. Если мы посмотрим кругом и попробуем почувствовать воздух, то увидим, что разливается перестроечная атмосфера. У людей начинает возникать ощущение, что так дальше жить нельзя. Вот то, что говорилось тогда. Это вопрос – Как? И встает вопрос у власти в том числе (у людей и у власти) – а как реагировать? Две реакции. Одна либеральная – позволить то, позволить это. Ну, мы видели, к чему это приводит, да? Михаил Сергеевич Горбачев…и где он теперь? Есть второй ответ под названием – «Таньаньмень», который говорит: давим, не пускаем в зародыше.

Я думаю, что мы видим, что идет выбор именно этого варианта, поскольку тот нас не устраивает. И это обещает, конечно, очень тяжелое и сложное время. Понятно, что да, это акция устрашения, чтоб никому не было повадно.

Если мы попробуем вставить в это международный контекст, то первая поправка, Билль о правах, Конституция Соединенных Штатов 1791-й год…казалось бы, когда, да?...пишет, что Конгресс не имеет права издавать ни одного закона, ограничивающего свободу слова, касающуюся установления и запрета религии, а также права мирно и без оружия собираться и заявлять свои петиции Правительству. То есть свобода слова, высказываний и право мирно собираться – это абсолютная свобода. Даже законов нельзя издавать.

В наших условиях когда писались законы, они по-прежнему такие же. И в Конституции написано все правильно, и сказано, что у нас уведомительный порядок.

Читать эфир целиком