Кусок эфира

Передача «Особое мнение»

Алексей Нарышкин: Путин, по-вашему, готов с властью расстаться?

Кирилл Рогов, политолог: Нет, по-моему, он не готов.

А.Нарышкин: А что для Путина во власти такого привлекательного? Даже если бы сейчас был Медведев, понятно, что Путин бы прекрасно жил как бывший президент.

К.Рогов: Ну, это еще неизвестно. Это так не работает. У нас такой персоналистский авторитарный режим. В таком режиме каждый приходящий лидер, чтобы стать настоящим лидером, настоящим главой этой патрональной структуры, должен отменить предыдущие договорённости и переключать все договорённости на себя. А значит, пересматривать наследие предшественников в любом случае. И очень глубоко. Можно постепенно, начиная через год-два, двигаться постепенно. То есть, логика событий тебя ведет к тому, чтобы довольно глубоко все это пересматривать.

И не знаю, — много всяких рисков для Путина и для людей, которых он вывел наверх – для них очень большие риски. Тот же самый Медведев, говорят, Чемезова не любит и с Сечиным у него там непросто. И куда деваться Сечину и Чемезову? Поэтому Путин должен оставаться.

А.Нарышкин: Сечина – послом в Венесуэлу, — как вариант.

К.Рогов: Да, конечно.

А.Нарышкин: Вы говорили про то, что власти нужна некая мобилизационная история, и если это не экономика, это может быть что-то внешнее.

К.Рогов: Да, мобилизация какая-то.

А.Нарышкин: А как это может выглядеть?

К.Рогов: Я не знаю.

А.Нарышкин: Можем ли мы предположить, что это некие теракты?

К.Рогов: Теракты – нет, это очень опасно. Это может быть, но это опасно, потому что здесь как будет воспринято, — население это может воспринять так, что вот начиналось у Путина с терактов, и опять теракты — 20 лет прошло, и все опять то же, — и совсем подорвать.

Здесь трудно гадать. Мне кажется, что скорее, должен быть какой-то позитивный сценарий. И в этом смысле я все время поглядываю в сторону российско-белорусских переговоров. Потому что, в принципе, здесь можно нарисовать такой растянутый позитивный сценарий.

А.Нарышкин: В смысле объединения?

К.Рогов: Ну да, начало процесса такого объединения.

А.Нарышкин: А то, что Лукашенко сказал на прошлой неделе: мы готовы объединиться. Но готовы ли наши народы?

К.Рогов: Он сказал «народы»?

А.Нарышкин: Народы.

К.Рогов: Он так ловко сказал, что мне показалось, что он… ну, вот здесь продолжается какая-то терка вокруг этого.

А.Нарышкин: Это сигнал или это слова?

К.Рогов: Не знаю. Я не знаю, в каком состоянии эта терка, кто на кого чем давит – мне неизвестно, в каком это состоянии. Но в принципе, как такой стратегический сценарий, такую новину на ближайшие три-четыре года, запустить такой процесс реального объединения, — мне кажется, он вполне может работать до какой-то степени.

И он, конечно, гораздо менее рисковый и гораздо более инерционно-позитивный, чем новая мобилизация, внешнеполитическое обострение, внутренний конфликт какой-то. Ну а экономика, к сожалению, здесь недоступна как ресурс, экономический рост как ресурс повышения популярности власти, он недоступен.

Читать текст эфира полностью >>>

Передача «Особое мнение»

Глеб Павловский, политолог: Проблема в том, что есть скучное понятие, которое я всем повторяю: повестка дня. У России довольно большая политическая государственная повестка. Недостроенные институты, внешняя политика, очень большая повестка. Последние годы власть теряет лидерство в этом пункте, несомненно. Но никто его не перехватывает, потому что общество достаточно парализовано, да и ему не очень дают. Теперь Путин включился в борьбу. Видно очень, что он хочет вернуть себе позицию лидера политической повестки. И диктовать…

Алексей Нарышкин: А он когда ее утрачивал?

Г.Павловский: У него не было просто после Крыма, в конце концов, были разные модуляции угрожающего рычания в адрес врагов реальных, мнимых, окружающего мира. Обид. И так далее. Нельзя сказать, что это не было живописно и драматично. Но все-таки это не было никакой реальной повесткой. Он сейчас вернулся и более того, он требует прямо с места стартовать и выполнять то, что он говорит. Но то, что он говорит, не организовано как какая-то процедура, в которую может включиться гражданин РФ, который не является министром, не является Игорем Ивановичем Сечиным. То есть непонятно, как в это включиться.

А.Нарышкин: Разве Путин не должен в этом смысле просто генерировать идеи, а уж правительство, министерства должны…

Г.Павловский: Я не хочу обсуждать, что должен делать Путин.

А.Нарышкин: Это было бы интересно.

Г.Павловский: Это печальная история. Правительство не может делать, потому что правительство организовано таким образом, его капитанский мостик организован так, что часть рычагов убрана и перенесена в кабинет президенту, но при этом президент часто эти рычаги не нажимает. То есть они должны звонить к нему, бежать, чтобы нажать этот рычаг в другом месте. Правительство у нас не является исполнительной властью, которая должна быть по Конституции. Вот в чем дело. И Путин это, в общем, знает. К кому тогда он обращается, чтобы они уходили, если они не могут борзо выполнять его указания. Я не знаю, о ком идет вообще речь. Кто это ему жаловался, что он не может. Вряд ли кто-то рискнул. Уж точно не премьер. Премьер всегда говорит «да».

А.Нарышкин: А, в конечном счете, адресат этого послания кто?

Г.Павловский: Адресат это те, скажем, 20% доверяющих, которых он потерял за последнее время. Это к ним обращено. И первые даже две трети было обращено к ним, даже какие-то рассказы о государственных программах все равно было построено как такой дар, как филантропический жест. Как благотворительность. Путин выступает лидером чего – благотворительной повестки дня. И здесь действительно очень связанный ряд, все, что он описал, как говорится, от школы и талантливых детей до клиники, пенсионеров и хосписа, непрерывный ряд, в каждом из этих пунктов Путин готов посодействовать. Но тут нет действующих лиц кроме него. И правительство, которое, в общем, тогда должно было быть как-то подвергнуто какой-то что ли реорганизации и было сказано, что ему должны быть развязаны руки. Может быть переформировано правительство, если оно недостаточно исполнительно. Все это непонятно. Вот в чем дело. Это было очень сладко, очень хорошо, что мы не пугали во внешнеполитическом разделе, тематика тоже, прямо скажем, небогатая, потому что у России явно мировая повестка не сводится к отношениям с Америкой. Какая бы Америка ни была. Ничего особого Америка нам сейчас сделать не может. Кроме новых санкций. Мы уже поняли, что это нас не так уж пугает.

Читать текст интервью полностью >>>

Передача «Персонально ваш»

Ирина Воробьева: Я про украинских моряков обещала и спрашиваю: какие последние новости? Сегодня было какое-то последнее заседание суда. Что происходит? И главное — что происходит со здоровьем ваших подзащитных?

Илья Новиков, адвокат: Что происходит со здоровьем, мы как ни знали раньше, так не знаем и сейчас. Александр Артеменко — это один из трех раненых, его вывозили ненадолго в больницу. Вроде как обследовали. К чему пришли, мы не знаем и непонятно, когда узнаем. Это тема, которую российская сторона замалчивает, а, с другой стороны, по прежнему опыту мы знаем, что если их в какой-то момент дожмет по существу вопроса, то есть по вопросу, почему они вообще находятся в СИЗО, почему они сидят, — то, наверное, тогда мы услышим всякую гуманитарную повестку и то, что там оказывается правильное лечение. Тема здоровья — это всегда линия, на которую отступает Россия, когда речь заходит о каком-то такого рода случае.

Сегодня было одно из заседаний, последнее уже или предпоследние, по-моему, заседание Московского городского суда по апелляциям. Их разбили на 6 четверок. Почему, мы не знаем точно, но, скорей всего, потому, что в клетку здания Лефортовского суда, который продлевал сражу, вмещается 4 человека. И их разбили на 6 четверок.

Было шесть заседаний отдельный в Лефортовском суде, ну, и, соответственно, 6 апелляционный заседаний в Мосгорсуде. Никто никаких сюрпризов не ожидал. Там у нас идет такая окопная вялотекущая борьба по второстепенным вопросам: приобщил ли суд резолюцию ПАСЕ по их поводу? Не приобщают со словами, что «нам ПАСЕ не указ». Правильно ли осуществляется перевод?

Вот одно из заседаний не состоялось, сняли с рассмотрения апелляция по той причине, что ФСБ отыскало уж такого косноязычного переводчика, который ухитрился такой простой, примитивный текст как постановление суда о продлении стражи перевести на украинский язык нечеловеческим способом, так, что это признало даже следствие. Эта апелляция будет рассмотрена в другой день.

Понятно, что от перемены дат ничего не меняется. Ни по одной из этих апелляций никто, включая защиту, не ждал никакого другого решения кроме как оставить в силе. Мы понимаем, что для украинских выборов, по крайней мере, скорей всего, ничего существенного происходить не будет.

Моряки уже все заявили свою позицию о том, что они считают себя военнопленными, так сказать показания давать не будет. То есть вызывать их на дополнительные допросы смысла особого нет. И следствие уже, по-моему, уже тоже это понимает. Следствие будет заниматься своей повесткой, будут проводиться какие-то экспертизы, которые им кажутся правильными в данном случае.

Следствие к этому дело относится как к совершенно обычному уголовному делу, правда, необычного масштаба. Это первый случай, когда судят организованную группу, которая в составе 24 человек решила организованно нарушить российскую границу с непонятными целями. На трех кораблях.

Мы не ждем никаких новостей. Мы с коллегами думаем о том, чем полезным мы можем занять это время до тех пор, пока следствие и российские власти не созреют для его-то нового. Мы решили, в частности, попробовать такой подход. У нас вот эта пресловутая Женевская конвенция, третья Женевская конвенция, на которую мы ссылаемся, которая обосновывает, что эти люди не должны считаться военнопленными и в силу этого не могут содержаться под стражей, даже если Россия считает их преступниками. Это конвенция предусматривает много чего. И помимо того, о чем мы уже говорили — о праве не содержаться в тюремных помещениях, праве носить свою собственную военную форму, праве не быть разлученными друг с другом и посаженным по разным камерам, — там есть еще обязательство России платить им зарплату. В зависимости от чина рядовые получают 7 швейцарских франков в месяц, офицеры в зависимости от ранга до капитана включительно — 50 франков. Генералы, которых у нас нет — 75. Это маленькие деньги, несопоставимые с тем, что и так Украина выплатила их семьям и посольство кладет им на счет, чтобы у них были продукты. Но, тем не менее, это деньги, которые Россия должна платить. А для нас это повод как-то расширить общение, расширить переписку с российской стороной, потому что сейчас мы имеем дело только, по сути, с ФСБ или с уголовными судами. Поскольку Россия этих денег не платит, для нас это вполне себе повод посмотреть, нельзя ли посудиться с Минфином России, с МИДом России и выяснить на бумаге, не на уровне бла-бла, а на бумаге, которая потом где-то еще всплывет — что они об этом всем думают. Поэтому одно дело, когда районный судья делает вид, что он не понимает, почему Женевская конвенция в данном случае применима, но с судьи, наверное, спрос небольшой: он никогда эту конвенцию в жизни не применял. И вообще не так часто она применяется. А вот что об этом думает МИД России предметно, не вообще, в принципе, потому что в принципе, они всегда а все хорошее… В принципе, МИД России, конечно, за то, чтобы соблюдать положения Женевской конвенции и так далее. А вот когда доходит до предметного, до фамилии конкретного человека, который говорит: «А вы в отношении меня ее не соблюдаете» и его государство говорит: «А вы в отношении этого человека не соблюдаете. Скажите что-нибудь по этому поводу». Вот будет интересно послушать.

Там есть еще другие планы. Я, наверное, не будут сейчас их анонсировать, чтобы нашему государству не было скучно и оно не забывало об этой истории, о том, что она есть.

Читать текст эфира полностью >>>

Передача A-Team

Алексей Нарышкин: «Спросите у него, чей Крым».

Александр Минкин, журналист: Крым российский, безусловно, только взят он был неправильно. В 2004 году, за 10 лет до аннексии Крыма и еще раньше я писал, как хорошо было бы вернуть Крым. И я бы за это всех уголовников Украины произвел бы в генералы.

А.Нарышкин: А для чего вы это писали?

Олег Овчаренко: Это вы на фоне Оранжевой революции или это не связано?

А.Минкин: Смотрите, какая штука. В 2004 году на Украине были выборы. И тогда Путин и Кремль изо всех сил проталкивали Януковича. Это было крайне, не знаю даже как сказать, мне кажется, было даже стыдно, потому что известно было, что он уголовник. Чем кончилось-то, мы знаем — золотые батоны, чудовищный грабеж, чудовищная коррупция, превышающая нашу, хотя это, казалось бы, невозможно. Но превышающая.
Так вот, совершенно было непонятно, зачем поддерживать этого уголовника, которого пропихивали из Кремля, Путин лично принимал его, на день рождения приглашал. Ужасно. Единственная мысль у меня была, что, может, это ради Крыма. Ну тогда черт с ним…
Что мы каким-то образом сторговались, что черт с ним, пусть Янукович, зато бы Крым был бы наш. Это можно было сделать совершенно чисто. Дипломатически. Комар бы носа не подточил. Не было бы этих санкций, скандалов, криков об аннексии, ничего бы этого не было. Это очень было просто – провести в Раде закон о том, что любая территория, в том числе и Крым, имеет право на референдум. Потом в соответствии с законом проходит референдум.

А.Нарышкин: Там был бы такой же результат, как в 14-м году?

А.Минкин: Примерно такой же и был бы. Процентов 80 за независимость. Вот как Ирландия чуть было не стала независимой в Англии.

Алексей Гусаров: Каталония проголосовала за независимость, ничего не случилось.

А.Минкин: По-всякому бывает. Но в Ирландии дело висело на волоске. Королева умоляла их одуматься и не голосовать за отделение от Великобритании. Правда же, недавно. И если бы Ирландия набрала бы 50% +1 голос, она бы отделилась.

А.Гусаров: Может быть, Шотландия?

А.Минкин: Может, Шотландия. Не ловите… Я же про принцип говорю, а не про точные названия. Так вот, Крым проголосовал бы за независимость. В соответствии со всеми международными законами стал бы независимым.
А потом, через неделю, как он стал бы независимым, возможно, уже парламент независимого Крыма проголосовал бы и попросил бы Россию принять в свои объятия. Как в свое время Грузия просила.

А.Гусаров: А зачем?

А.Минкин: А это уже неважно. Важно, что Крым пришел бы в Россию абсолютно чистым, законным, дипломатическим путем.

Читать текст эфира полностью >>>

Фрагмент передачи «В круге света»

Е. Гонтмахер― ...Мы же понимаем, что в реальной жизни бедность, я еще раз повторяю, это социально-политический феномен. Который следует из нашего рынка труда, из состояния нашей экономики. Вот арест этого господина Калви вы что, думаете, не влияет на бедность в России. Ну влияет.

Н. Зубаревич― Рабочих мест будет меньше.

Е. Гонтмахер― Будет меньше зарплата, меньше возможностей для того, чтобы двигаться куда-то на рынке труда и так далее. И в результате и как одно из последствий где-то через три шага будет и вот эта крайняя бедность, которая действительно нуждается в прямой помощи. И вот эта бедность, которая за гранью прожиточного минимума. Ну давайте все-таки скажем, Наташ, мы же знаем, как живут семьи. У тебя на 10 рублей твои доходы выше, чем прожиточный минимум, который установлен в данном регионе. И все, ты никто. Тебе государство ничем помогать не будет. Потому что ему надо отчитаться. Вот есть эта жесткая черта, и вот ниже этой черты да, мы кому-то будем делать. Поэтому как мы сегодня говорили, вообще бедная страна. В бедной стране чудес не бывает с точки зрения того, при том состоянии экономики, которое мы имеем, с низкой производительностью, с архаичностью рынка труда, вдруг мы обеспечим снижение бедности и у нас население будет счастливо и кататься в масле. Ровно так же как в такой системе, которая у нас есть, высокие пенсии не установим. Максимум, что можем сейчас сделать и это, собственно, и происходит – начинаем выравнивать, ограничивать пенсии работающим пенсионерам, не индексируем. Повышаем пенсионный возраст. Мы фактически при помощи пенсионной формулы обдираем пенсионные обязательства молодых, которые через 20-30 лет, типа они не обращают внимания в пользу того, чтобы хотя бы что-то платить нынешним пенсионерам. Поэтому корень, вот давайте программу борьбы с бедностью. Ну, были такие в мире примеры. В США в свое время Линдон Джонсон объявлял, еще в ряде стран. Так вот эти программы борьбы с бедностью заключаются в экономике. В том, чтобы создать возможность, действительно лучшее средство социальной защиты, как мы еще говорили в начале 90-х – высокая зарплата. Ну, друзья, это банально сейчас тут наши слушатели скажут: ну и где ее взять. Вот в чем вопрос. Ребята, давайте дадим возможность людям зарабатывать. Давайте дадим частным инициативам.

Н. Зубаревич― Женя, давай без прекраснодушия. Ты прекрасно понимаешь, в Богом забытых дырах глухих рабочих мест кроме бюджетки и теневки нет. Никакой инвестор, ты его просто стреляй, он туда не придет. У нас будут люди, которые не смогут собственными усилиями это сделать. Вывод, способ один – мобильность. Но это делается детям. Ребенок вырос и его выпихнули оттуда. В город, учиться. Он ищет, закрепляется. А папочка с мамочкой доживают. Поэтому быстро это невозможно.

Читать эфир полностью>>>>>>>

Передача «Особое мнение»

Александр Плющев: Надо наказывать за fake news, грех ли это?

Андрей Кураев, дьякон: Для меня важно то, что люди и я в том числе охотно поверили этой новости. То есть у нашей ГД уже такая репутация, она своими многолетними трудами стяжала настолько держимордовскую репутацию, что любой репрессивный проект, который приписывается, вызывает — ну да, а чего еще от них ожидать-то.

Поэтому если господин Володин решил всерьез впрячься за изменение имиджа своей структуры, то пусть идет не такими путями, как-то изменит стиль принятия законопроекта. И вообще их направленность. Не догрызть последние островки свободы, которые еще где-то в общественных дискуссиях остались в жизни людей, а может в другую сторону развернуть свою бюрократическую энергию. Вот это было бы гораздо важнее. А что касается преследования за фейк-новости, как и в случае с эвтаназией: пока тема не коснется, можно занимать либеральную позицию. Или наоборот. Когда коснется – конечно, все возмущаются.

А.Плющев: Вот пока не коснулось, то можно легко обсуждать. Но мне казалось, что есть какие-то инструменты типа суд или подать в Следственный комитет.

А.Кураев: Это и значит преследовать.

А.Плющев: То есть мне казалось, что эти механизмы уже есть. А нам предлагается сделать еще какие-нибудь в этом духе.

А.Кураев: Придется дать правовое определение розыгрышу. Фейк — это в некотором смысле розыгрыш.

А.Плющев: Да, очень многие сейчас ведутся в Интернете активно, наверняка ИА «Панораму» видели.

А.Кураев: Мой любимый сайт. Я смотрю, многие люди всерьез публикуют оттуда новости. Что якобы в приемной комиссии МФТИ зарубили девочку-абитуриента, потому что поп сидел в приемной комиссии, и вот он ее про Евангелие спрашивал, и в итоге ее не приняли.

А.Плющев: То есть того же рода, что и вы сказали. Репутация отдельных институтов каких-то, она такова, что ты веришь в это.

А.Кураев: Поэтому я считаю, что этот сайт, не буду делать ему рекламу, очень точно работает. Потому что он делает очень правдоподобную продукцию.

А.Плющев: То есть легко это себе представить, что такое может произойти. Секретарь Совбеза Николай Патрушев сегодня сказал, что Интернет деструктивно влияет на школьников и студентов. Мне казалось, что в 90-х такие заявления должны были остаться. Но нет. И через него распространяются идеи национализма, неонацизма, деструктивной субкультуры. Он еще много там прочих нехороших вещей сказал. Не дошло до того, чтобы сказать, что давайте его сейчас обрубим, но посыл был такой. Все-таки секретарь Совбеза — это не последний человек в государстве. Это наряду с автономизацией Интернета, которая в ГД происходит. Это какой-то государственный тренд? Вы человек в Интернете активный.

А.Кураев: Все то, что сбивает школьников с ноги, в смысле мешает в ногу ходить – все это деструктивный элемент, придуманный Госдепом. Это совершенно очевидно. А мечта, конечно, чтобы юнармейцы наши, вся страна — желательно одна униформа. Одни и те же песенки. «Дядя Вова, мы с тобой. Поведи нас в бой».

Это некий такой идеал. То есть эти господа патрушевы — они не в состоянии придумать что-то другое, кроме своего комсомольского детства. Креатив как бы исчерпывается. Но чуть-чуть побольше дискотек комсомольских.

А.Плющев: Но с другой стороны, мне кажется, что и Интернет-пространство достаточно неплохо контролируется теми, кто его хочет контролировать. Там свою повестку они задают, тролли всем известные кремлевские, не кремлевские. Не знаю. Разве этого недостаточно? Зачем все отрубать-то.

А.Кураев: Скажем так, политический аскетизм не в нашей культуре. В нашем культурном генофонде, матрице этого нет. Как губернатор, держиморда я чего-то могу делать — и вдруг сам бы отказался отпустить из-под контроля что-то. Как-то в нашу матрицу это плохо укладывается. Поэтому хочется еще и еще, пока не получит по морде.

Читать текст эфира полностью >>>

Передача «Персонально ваш»

Евгений Бунтман: Алексей Кудрин говорит, что Россия адаптировалась к действующим санкциям. Но новые ограничения могут стать шоком для экономики. Давайте две части этого высказывания разберем. Вот до «но», что Россия адаптировалась к санкциям.

Сергей Алексашенко, экономист: Знаете, с одной стороны, Россия адаптировалась к действующим санкциям. С другой стороны, я бы сказал, если очень долго смотреть на действующие санкции как на ограничение доступа на финансовый рынок, то по большому счету страны Запада… Вот формально, если вы посмотрите на список предприятий и банков, находящихся под санкциями, то те из них, кто имеет доступ на западные финансовые рынки, или те, кто были активными игроками, их количество меньше полутора десятков. Всякие Сбербанки, ВТБ, Газпром, Роснефть и так далее.

Но, когда санкции были введены в июле-августа 14-го года, то практически для всех российских банков и компаний, включая Российскую Федерацию как отдельный субъект, финансовые рынки были закрыты. То есть, даже если ты не находился в санкционном списке, ты не мог выйти на европейский, американский финансовый рынок и занять какие-то деньги или продать свои акции. И вот этот режим санкций был очень жестким. Если вы вспомните, был валютный кризис в декабре 14-го года, когда евро за сто рублей. В общем, это были последствия тех самых санкций.

Потом, уже где-то было начало 16-го года, жесткая позиция американской администрации стала сходить на нет. Частично это связано с тем, что президент Барак Обама понял, что с Россией ему не справиться, как-то вот забил на Россию и стал заниматься другими проблемами. И вот этот вот режим ограничений, режим неформальных санкций на всех, он стал исчезать. И российские банки и компании стали один за другим выходить на финансовые рынки. То есть, формально, юридически, вот эти 12-13 банков и компаний так и остаются под санкциями, они ничего не могут сделать на рынке. Для них это создает какие-то неудобства и проблемы. Но вся российская экономика действительно научилась выходить на рынки.

Но я бы сказал, что это не экономика приспособилась, а это вот американская администрация изменила свой подход. Когда мы говорим, что экономика приспособилась, это означает, что экономика научилась жить при курсе доллара 65-67 рублей, а не 32 рубля, как это было. Это тоже правда. Подумаешь, уровень жизни населения упал на 10%, но мы же приспособились, мы же с голоду не умираем.

Да, импорт потребительских товаров, инвестиционных товаров резко упал. Ну, приспособились? Приспособились. Продажи новых автомобилей в 16-м году по сравнению с 13-м годом упали в два раза. Приспособились? Конечно. Вообще говоря, человек – существо такое приспосабливаемое, и экономика может приспособиться практически к любым условиям.

Вон, смотрите, в Венесуэле, уж казалось бы, какая катастрофа. И то там экономика как-то худо-бедно существует.

В чем я категорически не согласен с Алексеем Кудриным – в том, что есть еще такая как бы неформальная санкция, повышенные инвестиционные риски. Введение санкционного режима в отношении России резко повысило политические риски ведения бизнеса в России. То есть, любой западный инвестор, глядя на Россию… Но вы решили создать в России какое-то предприятие, и вы смотрите и думаете: «Интересно, когда я создам предприятие, я попаду под санкции?». И вот этот барьер, неформальный, его нигде не написано, что нельзя в Россию импортировать современное оборудование, современные технологии. Но это работает. И вот к этому российская экономика приспособиться не может.

Читать текст эфира полностью >>>

Передача «Статус»

Екатерина Шульман, политолог, доцент Института общественных наук РАНХиГС: Поправки в статью 210-ю «Организованное преступное сообщество». Поправки вводят новое положение, согласно которому лидеры преступных сообществ за свое, собственно, лидерство несут дополнительную ответственность. То есть установлена уголовная ответственность лица, занимающего высшее положение в преступной иерархии, но только в случае, если указанное лицо совершает общественно опасные деяния, — пишет нам в пояснительно записке, собственно, автор законопроекта. — При этом уголовная ответственность за сам факт лидерства такого лица в преступной иерархии не предусмотрена.

То есть смотрите, вводится ответственность за сам факт лидерства, не за какие-то действия, совершенные в связи с этим лидерством, а за факт. То есть если кого-то следствие считает преступной группой и фиксирует, что у этой преступной группы есть лидеры — человеку автоматически надбавляется сроки лишения свободы. Сроки там на самом деле достаточно большие за вот это занятие высшего положения в преступной иерархии, еще раз повторю, как таковой, не связанное с какими-то действиями, в связи с этим совершенными.

Что здесь интересного? Я посмотрела, как это всё вносили, какая была медиа-реакция. Все сразу стали смеяться насчет лидерства, насчет занятия высшего положения — вот это всё. Всем смешно и весело. Уголовный кодекс — не предмет для шуток. Ничего смешного там нет.

В статье 210-й есть засада, о которой знают те, кто имеет дело с уголовным преследованием предпринимателей. Если у вас фиксируется следствием какое-то нарушение в сфере экономической деятельности, то дальше чрезвычайно легко вся ваша группа, которая, например, работает в какой-то фирме, в какой-то организации любой, является ОПГ (преступной группой). И дальше говорится, что вы все собрались и даже свою фирму зарегистрировали с целью преступной деятельности.

Майкл Наки: Ну а начальник становится ее лидером.

Е.Шульман: Совершенно верно, лидером преступной деятельности. Поэтому если вы воображаете на этом месте каких-то воров в законе с татуированными куполами спинами, то вы ошибаетесь. Это может быть гораздо более граждански выглядящие люди.

Есть, как обычно в таких случаях, специальное разъяснение Верховного суда, которое говорит о том, что суды не должны классифицировать как ОПГ экономики субъектов. Но Верховный суд также разъяснял, что суды не должны санкционировать арест за экономические преступления. Об этом мы тоже сейчас должны два слова сказать, поскольку это связано с довольно нашумевшем происшествием последней недели.

М.Наки: Во всем вы видите подвох.

Е.Шульман: Вот так вот, понимаете, практика показывает, что приходится видеть во всем подвох на самом деле, да.

Почему это делает следствие? Следствие это делает потому, что раскрытие целой преступной группы — это гораздо круче, чем преследование какого-то единичного субъекта экономической политической деятельности. Это другая статистика, другая графа ведомственной отчетности. Соответственно, другие карьерные перспективы для того, кто всё это сделал. Поэтому статью 210-ю приклеивают очень охотно к любым другим статьям, в которых есть несколько человек, чем-то там занятых.

Ну например — опять же не хочется никому ничего подсказывать, но правда, это дело в суде не то чтобы разваливается, но чувствует себя странно — дело «Седьмой студии» Кирилла Серебренникова. Вот есть у нас некая структура, которая ставила спектакль. Потом приходит следователь и говорит: «Нет, вы не спектакль ставили, а бюджетные деньги воровали. Вы обрались с этой целью, а ваши там театральные эти все — это было для прикрытия».

Следовательно, вот у нас преступная группа. Вот у нас руководитель. Очень легко доказать, что руководитель структуры — это ее руководитель. Это понятно. У него есть устав, трудовой контракт и табличка на двери, написано: «Руководитель». Дальше вы говорите: «Ага, если всё вот это ваше — это преступная группа, значит, вы руководитель преступной группы. Вуаля! Следовательно, мы вам добавляем еще пяток лет лишения свободы. А себе мы прибавляем еще одну звездочку за то, что мы накрыли преступную группировку».

Читать текст эфира полностью >>>

Программа «Разбор полета».

Марина Максимова: Вы от технического образования перешли на режиссерские курсы. Это было быстрое и легкое решение?

Рустам Ибрагимбеков, кинорежиссер и сценарист: Быстрым было мое решение обязательно поступить на эти курсы, чтобы смотреть эти фильмы. Плюс – я  в связи с этим написал несколько рассказов, сдал сценарий, прошел творческий конкурс, стал получать две стипендии – я был аспирантом, что было очень уместно, потому что у меня родился ребенок. И  я сочетал и то, и другое. И должен сказать, что это не было решением – одно вытеснило другое. То есть, решение было поступить. А все остальное происходило медленно и естественно.

В  71 году я делал доклад на  всемирном симпозиуме по сложным системам управления в Баку. И  когда меня спросили — а уже было «Белое солнце в  пустыне» и несколько других фильмов — «как вас объявить?», я сказал: «сценарист Ибрагимбеков».

И доклад начинался так: «Задача управления рекреационной колонне каталитического крекинга практически похожа на ту проблему, которую решает сценарист, когда пишет сценарий. Потому что и эта колонна и сценарий представляют собой сложную иерархическую систему, в  которой верхние слои и верхние уровни зависят от нижних, а нижние от верхних не зависят».

Потому что когда ты пишешь сценарий, те сцены, которые ты пишешь в начале, определяют очень многое потом – обратного влияния не бывает. То же самое и  в колонне — там нагревают нефть и она начинает подниматься, и  в этой колонне много тарелок, и эти пары нефтяные осаждаются на этих тарелках. Оператор должен выбрать такой режим с точки зрения выбранного им критерия, чтобы оптимальная, то есть, какая-то норма выгоды, была наиболее высокой — сколько мазута, сколько чистого бензина, и так далее.

То же самое сценарист – он, когда пишет, должен написать так, чтобы, с одной стороны, начало было интересным, а с другой стороны там закладывается начало всей последующей истории. И алгоритм я это доказал математически — примерно один и тот же.

Станислав Крючков: Какую проблему приходится решать сценаристу, когда он  не один работает над сценарием? И когда его коллега великий — Ежов, или Михалков?

Рустам Ибрагимбеков: Во-первых, работать можно не с каждым человеком, естественно. Так же, как и дружить. Это такая же  сложная примерно проблема, как правильно выбрать правильно женщину, с которой ты хочешь какое-то время прожить вместе. Вот Валентин Иванович Ежов обаял меня сразу, когда я  прилетел в Москву. А я заканчивал сценарий «Повесть о чекисте» на Одесской студии и, а уже ходил по  кругу в Москве мой дипломный сценарий и повесть «На Девятой Хребтовой», и на экспериментальной студии решили, что к Ежову, замечательному сценаристу, хорошо бы пристегнуть знатока Востока.

Я понял, что если я признаюсь, что никогда не был в Средней Азии и не участвовал в  Революции, меня в компанию не возьмут. Но я произвел на них хорошее впечатление — картину должен был снимать Андрон Кончаловский, потом он ушел. И мы с  Валей буквально через два дня – я лауреата Ленинской премии называл «Валя», мы  с ним за эти два дня уже несколько раз крепко выпили и  сдружились до конца жизни – это был мой очень близкий друг, несмотря на разницу в  19 лет — и даже мастерскую он мне завещал.

Замечательно работал с Ромой Балаяном. Это мой близкий друг, и  я продолжаю с ним дружить. Прекрасно работал с  Михалковым Никитой — щедрый, остроумный, прекрасно придумывающий человек. К сожалению, мы разошлись с ним в связи с разными взглядами на то, как должна складываться общественная жизнь кинематографистов.

Читать эфир полностью >>>

Программа «Ищем выход»...

Максим Курников: Усталость и разочарование не может быть повесткой. Вот что предлагают кандидаты, вокруг чего они пытаются объединить. То есть не то, на чем они играют. А чем они предлагают это лечить. Эту усталость, это разочарование.

Константин Скоркин, журналист, автор Московского центра Карнеги: На самом деле каких-то очевидных рецептов от кандидатов не очень слышно. Потому что, как правило, речь идет о каких-то, во всяком случае, например, Порошенко скорее всего, по сути дела ставит ситуацию выбора так, что есть я, гарант всего того, что позитивного произошло в стране. Вот европейского пути, выхода из постсоветского пространства, а все остальные они как бы являются такими вольными или невольниками, пособниками Путина. То есть я против каких-то реакционеров, которые в силу тех или иных причин, есть откровенные реваншисты, а есть скрытые. Есть просто Зеленский, который всячески акцентирует на том, что не серьезный человек, которому нельзя доверять Украину. Он аккумулирует такого главного патриота. То есть тут идет речь о том, чтобы какие-то рецепты предлагать. Тут скорее речь идет о том, чтобы сохранить то, что есть.

Максим Курников: А те, кто выступают против Порошенко на этих выборах, они когда апеллируют к этой усталости, что они предлагают взамен? Если предлагают.

Дмитрий Орешкин, политолог: Они критику предлагают по большей части.

Максим Курников: То есть так жить нельзя — вот что они предлагают.

Дмитрий Орешкин: Да, олигархи, воровство. В общем, когда Порошенко обвиняет Тимошенко в популизме, есть некоторая доля справедливости в этих обвинениях. Потому что она все, что плохо лежит, собирает и все, что можно навесить на Порошенко – навешивает. Что она позитивного предлагает, — в общем, не очень и понятно. Но за все хорошее против всего плохого. Но Порошенко так четко как мне кажется, обозначил свою позицию. А вот у Тимошенко как раз проблема, что она хочет и там, и там откусить, и насколько понимаю, она уже иссякла. У нее нет такой какой-то позитивной программы, которая могла бы людей мобилизовать. Люди, которые идут с востока, Бойко, кто-то еще, 2-3 кандидата. У них присутствует, я бы сказал закамуфлированная, но все-таки тоска по Советскому Союзу. Не в смысле возрождения, возвращения, а в смысле социальных условий и так далее. Действительно на Донбассе в советские времена жилось хорошо. И в Донбассе. Потому что это была специальная зона, пролетариат, деньги закачивали и товары. И люди помнят это время с удовольствием. На востоке Украины. И, конечно, они разочарованы. То есть там более-менее понятно, на чем они играют. Но есть то, что называется в Украине национализм. Это западенцы. Как их называют в Донбассе. Тоже далеко не самая популярная вещь. Так что я позитивного такого существенного, что как было у нас во времена революции, частная собственность, конвертируемый рубль, рыночная экономика и соответственно открытость мировому процессу. Это был понятный пакет предложений. И люди его наши тогда поддерживали. Сейчас этого нет.

Максим Курников: То есть никакого пакета в виде судебной реформы, реформы полиции, чего-то такого никто не предлагает.

Дмитрий Орешкин: Об этом говорят, но не очень понятно, собственно, все говорят одно и то же. Что да, должен быть независимый суд, да, должно быть прекращено казнокрадство. Кто это может сделать – вот это, по-моему, украинский избиратель в задумчивости чешет затылок и не понимает. И именно поэтому выборы очень субъективизированы. Я люблю этого, не люблю этого. Не потому что программы люди сравнивают, а скорее личности. Симпатичен, не симпатичен. Мне кажется это существенный элемент.

Читать эфир полностью >>>