Константин Сонин

Помните, в 2016 году, сразу после неудавшегося военного переворота, я сравнил турецкого президента с Гитлером по одну конкретному параметру? Не по жестокости режима, внешнеполитической агрессивности и т.п. Это всё не при чем. По той скорости, с которой, возможно, Эрдоган разрушает турецкую науку. Гитлер убил немецкое доминирование в мировой науке, и, видимо, навсегда, за два с половиной года, к 1936-ому. Это отчасти следовало мировому тренду — уже в конце XIX века начиналось восхождение американских университетов, но если бы не фашистская политика сразу после прихода к власти — до еврейских погромов, до концлагерей, до захвата соседних территорий, до преступлений против человечности — в XXI мировым научным языком был бы, наверное, немецкий.

Так вот, об Эрдогане. Прошло два с половиной года — эмиграция, почти в чистом виде «утечка мозгов», увеличилась почти вдвое. Европа и Америка активно нанимают ученых турецкого происхождения (в моей науке, особенно в высокотехнической части, они очень серьезно представлены — не исключено, что сильнее любой другой европейской страны). То есть если даже Эрдоган не совершит никаких преступлений против человечности (повторяю, нет причин сравнивать его с Гитлером «в целом»), да и вообще ничего плохого не сделает, он уже, похоже, будет отрицательным персонажем турецкой истории.

Оригинал

Гендиректор «Роснефти» Сечин объяснил падение цен на нефть повышением ключевой ставки ФРС  и ошибся. «Роснефти» нужно нанять грамотного макроэкономиста, чтобы не говорили руководству ерунды. Или посоветоваться с кем-нибудь — на экономфаке Вышки есть грамотные люди, в Сбербанке, Альфе, Минэке и т.п. 

Впрочем, заблуждение это крайне распространенное. Самая частая форма среди комментаторов в моём блоге — вера в том, что операции QE (ФРС покупает ценные бумаги, чтобы увеличить «денежную базу», наличные деньги, грубо говоря) привели к повышению цен на акции и т.п. Конечно, нет. На цены — что на нефть, что на акции — влияют «деньги», «денежная масса», а их объём растёт уже много лет постоянным темпом. Этот постоянный темп определяется, в конечном счёте, двумя вещами: (а) долгосрочными темпами роста американской экономики и (б) выбранной целью по инфляции американского центробанка (2% уже много лет).

Эти постоянные темпы поста прекрасно видны на графике количества денег. Кому не видно постоянство темпов роста, вот они, в логарифмах и с прямой для наглядности (круто, фед, что можно теперь рисовать функции и добавлять тренды прямо на сайте!).

Теоретически, действия ФРС с ключевой ставкой могли бы повлиять на цены #прямосейчас, если бы то, что они сделали, было бы полной неожиданностью для рынка. И даже в этом случае реакция была бы не на то, что произошло с деньгами, а на то, что ФРС вдруг сделала что-то неожиданное. Но в последние десять (двадцать? тридцать?) лет никаких, никаких неожиданностей в действиях ФРС нет. Собственно, их можно свести к следующему: ФРС просто удерживает синюю линию на графике прямой, реагируя на меняющиеся обстоятельства. Объяснять действиями ФРС по выполнению своих обещаний какие-то краткосрочные колебания — это всё равно что удивляться манёврам водителя, который выбрал маршрут и скорость движения и поворачивает, реагируя на повороты дороги.

Оригинал

12 лет назад, осенью 2006 года я упомянул в качестве кандидата в президенты США на выборах 2008 года сенатора от штата Иллинойс Барака Обаму. Первый раз всерьёз я упомянул только через полгода, за полтора года до выборов — когда серьёзность его как кандидата была хорошо видна. Так вот — можно ли сейчас хоть что-то предсказать про кандидата от демократов?

Сложность в том, что список реальных кандидатов, явно или неявно ведущих кампанию, очень широк в этот раз — 40-50 человек как минимум. Опросы на этой стадии практически неинформативны. Так что я просто разбиваю кандидатов на несколько категорий и, со всеми мыслимыми оговорками, предсказываю — из какой группы ожидаю президента.

(А) «Новое поколение» — всевозможные лидеры-представители мелких подгрупп, из которых, как лоскутное одеяло, состоит сейчас Демократическая партия. Камала Харрис, сенатор от Калифорнии, и Кори Букер, сенатор из Нью-Джерси — представители истеблишмента, но, как и Обама в 2008, совсем новые, мало потрепанные политической жизнью. В американской президентской политике традиционно есть «премия за новизну» как буквально нигде в мире и два последних президента — лучшая иллюстрация. Граждане сознательно вручают исполнительную власть малоопытным, новым политикам, обещающим изменения и новые горизонты. Не исключено, что тяга к новизне окажется такой сильной, что кандидатом от демократов станет техасский конгрессмен Бето О’Рурк, больше всего напоминающий Обаму десятилетней давности — от сбора десятков миллионов мелкими пожертвованиями до вдохновляющей риторики, и — про это не забывают упоминать профессионалы — Мишель Обама, популярный политик-не-политик.

(Б) «Традиционные демократы», среднее поколение. В 2016 году Дональд Трамп проиграл Хиллари Клинтон почти три миллиона голосов по все стране, но его преимущество в сельской местности было таким огромным, что обеспечило ему победу именно в тех штатах, где демократы были сильны в течение десятилетий — Пенсильвании, Висконсине, Мичигане. Любой кандидат, который реально силён в этих штатах — лучший шанс демократов против Трампа. Эти имена совсем не настолько на слуху, но Шеррод Браун только что переизбирался — и с изрядным запасом — в сенат от штата Огайо (Трамп выиграл у Хиллари 8% в 2016). Это идеальный «свой» для тех демократических избирателей, которые в два года назад поддержали Трампа. Эми Клобучар — другой такой же кандидат. Трамп очень популярен в Миннесоте, а она только что мощно переизбралась там. Если бы у Демократической партии было бы централизованное руководство, от оно бы выставило кого-то из таких кандидатов — им проще всего справиться с Трампом в 2020. А вот удастся ли им выиграть первичные выборы — не так понятно; у кандидатов из группы (A) шансов больше.

(В) «Ветераны» — кандидаты одного поколения с президентом. Джо Байден, вице-президент при Обаме, неудачливый кандидат в 1988 и 2008. Элизабет Уоррен, поздно взошедшая звезда «левого фланга» партии. В этой же категории находится и Хиллари Клинтон. Тем, кому кажется очевидным, что она больше не будет кандидатом в президенты, соответствую вспомнить — в каком году последний раз участвовал в президентских выборах герой кампании 1968 года Юджин Маккарти? А кандидат от демократов 1972 года Макговерн, проигравший с разгромным счётом Никсону? (Ответы: 1992, 1984.) Пока именно Байден лидирует в опросах — из-за узнаваемости, но мне кажется, что время этого поколения прошло. Да, в американской политике нет жесткой последовательности поколений (Обама на поколение младше и предшественника, и следующего президента), и всё же когда должен наступить финал.

Я тут не написал и четверти имён, но пока прогноз такой — это будет кто-то из группы (А) скорее, чем из группы (Б), а в (В) я вообще не верю.

Оригинал

Американский центробанк, ФРС, поднял ключевую ставку ещё на 0,25, в четвёртый раз за 2018 год.

Хотя это решение ожидалось, ФРС оказалась в сложном положении. Президент Трамп, нарушая все неписанные правила последних 40 лет, неустанно требует — через Твиттер и другие СМИ — чтобы центробанк не повышал ключевую ставку. Понятно, что любому, без исключения, президенту, хотелось бы чтобы ставка была пониже. Именно поэтому есть множество институциональных ограничений, выстраданных опытом высокой инфляции в сочетании с низким ростом 70-х, защищающих денежную политику от прямого вмешательства политиков.

Президент США не может приказать не повышать или снизить ключевую ставку. Основной канал его влияния — назначение членов комитета, которые ставку определяют. Как назло, назначенные Трампом люди, в том числе и председатель ФРС, из, скорее, противоположной когорты, традиционного республиканского толка — то есть представители, скорее, «рантье и кредиторов», заинтересованных в высокой ставке. Там, конечно, все профессионалы и личные склонности не играют большой роли — политику отрицательной ставки после кризиса 2009 года проводил республиканский назначенец (и республиканец) Бернанке. Тем не менее получается необычно — Трамп сначала не переназначил Джанет Йеллен, которую критиковал за слишком мягкую денежную политику (то есть низкую ключевую ставку), а теперь критикует её сменщика, человека не из академической, а банковской среды (они «консервативнее») за излишний консерватизм (повышение ставок).

А сложное положение у ФРС потому, что, хотя подчиняться политическому давлению неправильно — возможно, в данном случае есть повод притормозить с повышением. Рынки трясёт — то ли в ожидании очередной, после рекордно долгого периода роста, рецессии, то ли просто так (из-за «торговых войн» Трампа). Более мягкая денежная политика успокаивала бы.

Тут есть и дополнительная сложность. Конечно, при надвигающейся рецессии надо снижать ставку. Но! Если она не совсем близко, есть резон её повышать — как раз потому, что во время рецессии очень важно её снижать. А куда особенно снизишь, если она 2,5%? До нуля совсем ничего, дальше, чтобы сделать «отрицательные ставки», нужно будет новое QE — так ещё от прошлого осталось активов во владении ФРС на 4 триллиона…

Как бы то ни было, небольшое смягчение, по сравнению с заявленным ранее курсом, происходит — сейчас ФРС не прогнозирует «три ступеньки вверх» в 2019, а обещает «следить за ситуацией».

Вот так вот трудно поддерживать репутацию независимости — даже если ты реально независим — когда на тебя публично давят именно в ту сторону, в которую ты и сам имеешь причины склоняться.

Оригинал

Британскую политику трясёт, и совершенно правильно. Два года назад кому-то могло показаться, что в Brexitе (краткое введение в предмет) есть какой-то смысл, какая-то новая перспектива и новые возможности. Спустя два года и после сотен часов переговоров и тонн исписанной бумаги совершенно ясно — это была глупость, за которой нет ничего, кроме безответственности одних политиков, недостаточной дальновидности других и, конечно, граждан, которые утратили, от выросшего благосостояния, понимание того, откуда это самое благосостояние берётся.

Событием прошлой недели стал предъявленный премьером Мэй реальный план Brexitа, согласованный с Евросоюзом. План разочаровал прежде всего сторонников выхода — ровно потому, что в нём содержится то, о чём их предупреждали и до, и после референдума — выход не принесёт ничего, кроме потерь, а, чтобы избежать больших потерь, придётся «выходить, не выходя». На несколько лет сохраняется безусловное подчинение британских судов европейскому, создаются особые условия для части Британии, граничащей с Ирландией, сохраняется таможенный и многие другие союзы — и самое главное, чтобы убрать это подчинение и эти условия нужно, фактически, согласие ЕС. То есть по плану выхода Британия остаётся, в целом, членом ЕС, только теперь без всяких прав на то, чтобы правила ЕС менять (в его органах могут работать только представители членов) и даже без прав на то, чтобы об этих правилах высказываться. Ну то есть у себя в парламенте и в газетах высказываться можно сколько угодно, только это никто не слушает.

Критики Терезы Мэй могут сколько угодно говорить о том, что она не смогла договориться о хороших условиях выхода с ЕС, но о чём может договориться страна с 2% мирового ВВП со страной с 16% мирового ВВП? Все такие переговоры являются если не односторонними, то совершенно неравноправными. (Вспомните договоренности по поставкам нефти между Россией и Китаем — примерно то же соотношение сил, и примерно такое же соотношение результатов; фактически одностороннее доминирование.) ЕС с самого начала — задолго до референдума — чётко обозначил свои позиции и почему они должны были хоть от чего-то отступить? Что было заявлено, то и сделано.

Что показали два года — что было ясно только экономистам два года назад? Что свобода торговля — движение товаров, технологий, денег, людей — это огромное, дорогостоящее благо, приносящее большую прибыль и повышающее уровень жизнь, было и так ясно. Что стало видно в ходе реального эксперимента по «выходу из зоны свободы торговли» — это то, что свобода торговли — это сложный, тонкий, долгонастраиваемый механизм. То, где оказались страны ЕС, половина экономически развитого мира, к началу XXI века — результат непрерывных усилий в течение пяти десятилетий. Каждое правило в ЕС, которое кажется несправедливым британским политикам, агитировавшим за Brexit, компенсируется каким-то другим правилом, по которому Британия получает преимущество. Как только британцы попытались отказаться от первых, оказалось, что другим странам не нужны вторые. Тереза Мэй пошла на условия ЕС ровно потому, что без этих условий было бы намного хуже.

Удивительно, что среди тех, кто положительно отреагировал на Brexit, были комментаторы, которые провозглашают важность «свободы рынка». (То, что Brexit поддержали те, кто ничего в экономике не понимает и по невежеству считает, что международная торговля — игра с нулевой суммой, неудивительно.) Но вот среди «либеральной» публики интерес к Brexitу был просто парадоксальным — нет ничего более важного для экономической свободы, чем свобода торговли, а Brexit — это попросту мощный шаг назад, к первобытному состоянию, к состоянию без свободы торговли.

Сейчас лучшим сценарием выглядит «второй референдум» и надежда на то, что усилия политиков, которых интересует не только собственное премьерство, но и общее благо и деньги бизнесменов, которые сейчас готовы жертвовать гораздо больше, чем два года назад, лишь бы остановить дорогостоящую глупость, сумеют объяснить гражданам то, что, наконец, осознали сами…

Оригинал

В итоге выборы в американский Конгресс закончились примерно так, как и должны были, если смотреть на картину «в целом». С одной стороны, каждая партия почти всегда проигрывает первые промежуточные выборы после победы на президентских. В этот раз демократы взяли большинство в Палате представителей — хотя и минимальное. С другой, в экономическом плане два года Трампа были очень успешными — эти два года не просто добавились к семи годам устойчивого роста экономики при Обаме, но и привели к ускорению роста зарплат. В итоге республиканцам удалось сохранить в своих руках Сенат и даже увеличить там своё большинство. С учетом того, что исходные условия на сенатских выборах-2018 были в их пользу (из 35 сенаторов, переизбиравшихся в 2018, десять было в штатах, которые Трамп выиграл с запасом в 2016), этот результат не особенно удивителен.

Большинство демократов в Палате представителей означает, что ни на какие реформы, связанные с законодательными изменениями, надежд в следующие два года нет. При таком минимальном перевесе в голосах «ультралевых» будут иметь большую власть внутри демократической фракции и все попытки (а их не будет) договориться о чем-то серьезном будут натыкаться на такое же сопротивление, как когда-то попытки Обамы натыкались на сопротивление «ультраконсервативных» членов республиканского большинства. Так что на два года политика станет ещё в большей степени телешоу: демократы в Палате представителей начнут несколько мощных расследований деятельности администрации, что, на фоне административного хаоса последних двух лет, гарантирует яркие заголовки, а Трамп будет во всю атаковать их в Твиттере. Победа в Сенате облегчает Трампу утверждение новых министров (которые выгорают у него с рекордной быстротой).

Что означают вчерашние результаты с точки зрения перспектив Трампа в 2020? Если экономический подъём продолжится — а он и сейчас рекордный по продолжительности — трудно представить, что действующего президента не переизберут. Последним президентом, у которого был устойчивый рост все первые четыре года был Билл Клинтон (а до него, кажется, Рузвельт) и он переизбрался довольно легко. Но у Клинтона (и Рузвельта) рост начинался после спада, а у Трампа — после семилетнего подъёма при Обаме, что, в плане роста, сложнее. Короче, не могу представить, чтобы рост продолжился ещё два года, а Трампа не переизбрали. А вот если будет спад, то, конечно, сложнее, но здесь вывод из 2018 скорее в том, что ничего принципиально не поменялось — демократическому кандидату надо выигрывать Мичиган-Миннесоту-Висконсин-Огайо, в которых вчера демократы победили, но далеко не нокаутом, Пенсильванию, где республиканцы разгромлены, Флориду, где республиканцы взяли новое место в Сенате. То же самое, в общем, что было раньше.

И, пожалуй, есть некоторый сигнал о том, что будет происходить на первичных выборах у демократов. Там сейчас есть примерно тридцать с небольшим кандидатов в кандидаты на президентство, которые ведут предварительную кампанию. Их можно, очень грубо, разбить на два поколения — «ветеранов», 60-70+ (Байден, Уоррен, Браун) и «новое поколение» (от сенаторов Харрис, Гиллибренд и Букера и мэра Гарсетти и до конгрессмена О’Рурка). Так вот, в американской политике принято жить долго, но, мне кажется, в этот раз все понемногу поворачивается в сторону нового поколения. Оно не более левое, чем старое и не более агрессивное, но более, что ли, разнообразное и более ориентирующееся на коалицию избирателей, сотканную из разных небольших групп, чем на «малообразованных белых», которых Трамп отобрал у демократов в 2016. Выборы-2018 показали, что демократическая партия движется, хоть и не спеша, в эту сторону.

Оригинал

Удивительная поступь прогресса. Десять лет назад я удивлялся, что в NYT работает профессиональный матстатистик, анализирующий американские выборы. В статьях были не просто подсчитанны средние, но и делались элементарные регрессии. Сейчас, через десять лет, у каждого американского медиа есть небольшая группа специалистов-профессиональных статистиков. Ежедневно обновляемые прогнозы настолько высокотехничны, что я не совсем понимаю, к кому они обращены – пусть и написаны популярным языком, они рассказывают о по-настоящему сложных математических моделях. Понятно, что аналогичные модели используют сами избирательные штабы кампаний для того, чтобы каждый день перенаправлять деньги и агитаторов, но вот эта работа для «зрителей» удивительна. В  последнее десятилетие анализ футбольной статистики перешёл на  качественно новый уровень, но это пока каменный век по сравнению со  статистическим анализом американских избирательных кампаний. (Справедливости ради, футбол, при взгляде с высоким разрешением, более сложная вещь, чем демократическая политика.)

Это всё к тому, что через пять дней в Америке выборы в Конгресс и, хотя прогнозы намного подробнее и сложнее, чем в предыдущие годы, определённости, если присмотреться, нет. Исторически, «президентская партия» всегда проигрывает выборы в следующий цикл и часто теряет большинство в палатах парламента, если оно есть. Президент Трамп также непопулярен, как он  был непопулярен два года назад (это первый президент, которого, кажется, так никогда и не одобряло более половины американцев), но, во-первых, эта непопулярность уже нерекордная (были президенты, которые к концу второго года имели худшие рейтинги), а, во-вторых, его популярность рекордно устойчива – за последние 75 лет не было президентов, у которых бы популярность колебалось бы так мало. В его (и республиканцев) пользу говорит и  устойчивый экономический рост, который продолжается уже девять лет, к  которым в этом году прибавился быстрый рост доходов и рекордно, лет за  пятьдесят, низкая безработица.

В Палате представителей шансы демократов отнять большинство у республиканцев по прогнозу Fivethirtyeight.com – больше 80%. (У нейтральных Сook Political Report — им пользуется NYT, CNN Forecast, в который перешёл Харри Энтен из 538, и RealClearPolitics — примерно те же прогнозы; «консервативный»  Fox News не даёт общего процента, но по отдельным округам расклад практически тот же; «левых» типа MSNBC и Vox я не читаю, но там примерно то же, я  думаю.) Посмотрите, кто разбирается в матстатистике, на уровень подробности, из которой складывается эта цифра. Прогноз по каждому из  435 округов, на основе опросов, с весами для социологов на базе точности предыдущих прогнозов, и без всяких опросов, в разных предположений и  местами с довольно продвинутой статичестической техникой (когда, например, шансы в округах, по которым мало опросов, оцениваются по  «статистически аналогичным» округам). Что такое 80%? С с одной стороны, много. Больше, чем Fivethirtyeight давали Хиллари в 2016 перед самыми выборами. (Прогнозы по голосам в 2016 году были точными – Хиллари набрала на три миллиона голосов больше – но в пользу Трампа сыграла комбинация того, где именно он набрал голосов больше чем Клинтон.)

Что может помешать прогнозу в 80% сбыться? Небольшая систематическая ошибка опросов, например вызванная тем, что состав избирателей, реально проголосовавших в 2018 будет не похож на состав избирателей в предыдущие «непрезидентские» годы. Социологи, проводящие опросы, очень точно определяют как проголосует та или иная социальная группа, но вот явка – то есть, предполагаемые веса групп на выборах – хорошо не оценивается. Впрочем, демократы могут не только победить — «синяя волна», преимущество в 40, скажем, мест в палате представителей – так же  вероятна, как победа республиканцев. Можно увидеть признаки такой волны в  том, что пропорция молодёжи в досрочном голосовании аномально высока в некоторых штатах (президент Трамп крайне непопулярен среди тех, кому до 30), но  досрочные голосования – очень мутный сигнал о том, что будет на выборах (потому что когда больше людей голосует досрочно непонятно – это те, кто и так бы пришёл, пришли раньше, или это другие). У демократов есть надежда, что среди женщин с высшим образованием, традиционно поддерживавших республиканцев, голосов за демократов будет и больше обычного, и больше, чем они отвечают в опросах. Но вот хороший репортаж Politico о том, что это, не исключено, просто иллюзия.

В Сенате, тем временем, демократы выступают вообще отлично. То есть с вероятностью 85% республиканцы сохранят большинство (чтобы демократы победили, нужна по-настоящему серьёзная систематическая ошибка в прогнозах – реально больше, чем была в 2016 году), но в начале избирательного цикла казалось, что демократы могут потерять десять, а то и больше мест. Целых десять сенаторов-демократов переизбираются в  штатах, которые с большим перевесом проголосовали за Трампа в 2016. Но  пока только одна «проваливается» (хотя и здесь есть надежда – она и в 2012 году победила, несмотря на то, что уступала во всех опросах в  течение года), а половина так и вообще спокойно выигрывает свои перевыборы.

В последние две недели президент Трамп резко включился в избирательную кампанию – он проводит по 1-2 многотысячных митинга в день в разных штатах, а в последнюю неделю целиком сосредоточился на теме «угрозы мигрантов», на которой он выиграл выборы 2016 года. (Демократы, тем временем, пугают избирателей тем, что республиканское большинство снова попытается отменить реформу здравоохранения, проведённую Обамой — а она как раз стала устойчиво популярной.) Это не так-то просто объяснить на пальцах, но стратегия Трампа, похоже, одновременно ухудшает шансы республиканцев в палате представителей (потому что там всё решают «предельные избиратели» в  округах по всей стране, в которой он в целом непопулярен) и улучшает шансы в Сенате (потому что там всё решают «предельные избиратели» в  штатах, в которых он популярен).

Если основные прогнозы сбудутся, то главным изменением станет то, что демократы в палате представителей получат возможность проводить широкомасштабные расследования (в США у  комитетов палаты Конгресс прав и возможностей больше, чем у  генпрокуратуры) и проголосовать за импичмент. В этом случае Трамп будет оправдан в Сенате, потому что возможности того, что демократы возьмут и в Сенате нужное число мест, просто нет. Так что импичмент – это просто пустые разговоры, но времени эти разговоры займут много. (Это, к слову, не значит, что Сенат не важен для Трампа — без него невозможно переназначать министров, а они и так у него выгорают с рекордной скоростью.) Законодательная деятельность на два года застынет, но она и  так была крайне вялой в 2016-18. Разве что определённо не будет нового снижения налогов. Прогнозировать результат президентских выборов 2020 года на основе результатов 2018 тоже не удастся; это, по опыту, малоинформативно. Но смотреть интересно.

Оригинал

Хорошо известно, что наличие цифр, знаков процента, названий и гиперссылок в тексте добавляет ему достоверности и экспертности. Кому нужны цифры про дедолларизацию — на сайте РБК есть прекрасный обзор. А я тут попытался изложить суть дела для тех, кому нужна суть дела, «с нуля».

Почему доллар США является важнейшей валютой в мире?

Доллар является самым надёжным из всех возможных ликвидных (то есть которые легко обменять на другие валюты или товары) активов в мире. Надёжность доллара – результат надёжности американской политической системы, её способности обеспечивать, что никто не испортит их валюту, напечатав ещё долларов. Конечно, надёжность – понятие относительное. Поэтому то, что во всем мире верят в доллар – лишь показатель того, что американской политической системе доверяют больше, чем любой другой.

Что такого особенного в США, что их валюта является самой надёжной?

Две вещи – американская экономика очень крупная (пгочти 25% мирового производства), а американская политическая система очень устойчивая (более 200 лет без радикальных смен политической системы). Чего-то одного из этих двух вещей не хватает: скажем, швейцарская политическая система очень стара и стабильна, но экономика маленькая. Китайская экономика огромна (почти 20% мирового ВВП), но политическая система относительно молодая и непрозрачная.

Кто решает какой валюте быть «резервной» валютой для всего мира?

Все решают. Миллиарды людей по всему миру принимают индивидуальные решения – в каком виде сберегать. Те, кто живёт в странах с развитой финансовой системой, имеют гораздо больший выбор – и у них есть альтернативы доллару. Может, чуть менее, в конечном счёте, надёжные, но зато более удобные (французу удобнее использовать евро, а англичанину – фунт). Помимо индивидов, решения принимают правительства – относительно тех денег граждан, которыми они управляют от их имени. Соображения, которыми руководствуются правительства – в точности те же: хочется вкладывать в относительно надёжные и ликвидные активы.

Почему российское правительство говорит о «дедолларизации»?

Есть две причины желать дедолларизации. Одна никак не связана с текущим моментом и является, собственно, задачей любого правительства любой страны. Чем больше доля расчётов в рублях граждан и фирм, тем более эффективна денежная политика – мягкая при высокой безработице, жёсткая при высокой инфляции. В 1990-е, в отсутствие других инструментов для сбережений и расчётов, все использовали доллары – и правительству было крайне трудно бороться с инфляцией. Сейчас значительно легче. Вторая причина состоит в том, что США накладывают финансовые санкции на российские фирмы и граждан – и возможные санкции ограничивают возможности использования доллара (потому что чтобы рассчитываться в долларах, не считая наличными, нужно это делать через американские банки).

Поможет ли переход на международные расчёты в рублях или других недолларах?

Не сильно. По большому счёту, это вообще неважно, в чём расчитываться. Если у кого-то есть доллары, а он хочет купить товар, продающийся за рубли, он продаст доллары, купит рубли и на них купит товар. При этом могут возникать лишние издержки, но это немного относительно объёма сделки. Издержки отказа от доллара (или лишения доступа к доллару) – в том, что лишаешься (или тебя «лишают» — то есть, считай, берут дополнительную плату) доступа к надёжному и ликвидному активу. Попробуйте ездить по Москве, не используя метро – конечно, всё равно можно будет добраться куда нужно, но чуть, в среднем, медленнее и неудобнее. Так же и дедолларизации – чуть большая доля национального богатства теряется на том, что сбережения происходят в неоптимальных активах. Это, конечно, не главная причина стагнации последнего десятилетия, но вносит свой вклад.

Почему идут разговоры о конвертации валютных вкладов в рубли?

Это просто общие опасения — страх перед неизвестностью на фоне нескольких лет невесёлых новостей. Сам я об этом написал, комментируя слова президента ВТБ Костина о возможной конвертации валютных вкладов. Это может произойти в результате финансового кризиса, связанного с эскалацией санкций, но вовсе необязательно потому, что «доллар запретят». В 1998-ом никто не запрещал доллар, но обанкротившимся банкам пришлось конвертировать вклады (конечно, по сильно заниженному курсу). Такой кризис всегда состоит из двух элементов – неспособности части банков выполнять обязательства и нежелания других выполнять, когда можно не выполнять.

А что, если банк просто будет иметь достаточное количество наличных долларов, чтобы расплатиться со всеми вкладчиками?

Этого быть не может. Никакой банк не будет хранить столько наличных, чтобы мочь расплатиться со всеми вкладчиками одновременно. В чём мог бы быть смысл брать у вкладчиков эти вклады, если они ни во что не инвестированы? А если они во что-то, кроме самых ликвидных долларов активов, не инвестированы, то это значит, что у банка нет «достаточного количества наличных».

Могут ли новые санкции вызвать экономический кризис?

Что называть «кризисом». У России – относительно большая (2% мирового ВВП) и относительно развитая экономика. Если сейчас вернуться к полной, советского типа автаркии (это предельный, самый худший вариант последствий санкций), то падения уровня жизни до советского не произойдёт. Экономика гораздо эффективнее и адаптивнее. Основной проблемой, в сущности, являются не санкции, имеющие явное негативное влияние, и даже не неправильный ответ на санкции (те же «контрсанкции», ударившие по самым незащищенным слоям населения), а то, что стагнация продолжается уже десять лет и, по официальным прогнозам Минэкономики и ЦБ, будет продолжаться в обозримом будущем. А небольшой кризис в результате очередного раунда санкций – конечно. Он, собственно, каждый раз и происходит.

Может ли отмена санкций вызвать экономический бум?

Что называть «бумом». Отмена санкций и контрсанкций, отмена и смягчение на инвестиции в российские предприятия, демонстрация открытости и практические шаги во внешнеполитической сфере – то есть то, что может быть сделано «моментально» — не может привести к долгосрочному росту, но, конечно, вызовет некоторый бум и на фондовом рынке, и в инвестициях. Это могло бы дать два-три года роста – тем более с нынешней, заниженной, из-за стагнации, стартовой точки – и, значит, дать время для содержательных реформ.

Оригинал

Президент США не просто объявил о введении тарифов (10% со следующей недели, 25% с января) на половину китайского экспорта (на 200 млрд. долларов — в дополнение к 50 млрд. уже введённых). Выдвинуты условия, без которых тарифы не будут убраны, а также предупреждение о том, что произойдёт, если Китай попробует ответить.

Если Китай ответит (это будет обязательно асимметрично, потому что импорт из  США недостаточно велик для симметричного ответа), то будут введены тарифы на оставшихся 250 млрд. экспорта. Условия отмены введённых тарифов — снижение торговых барьеров для американских компаний плюс отмена требований по передаче технологий при приходе в страну. По  существу, это способ потребовать соблюдения интеллектуальных прав собственности — если Китай выполнит требование, то придётся начать платить за то, что придумывается и разрабатывается в Америке.

Чтобы грубо оценить перспективы торговой войны, надо знать, что международная торговля — это небольшая доля американской экономики (экспорт — 12%, включая услуги). В Китае тоже доля не очень большая, но вдвое больше. Американская экономика сейчас — видимо, единственная в мире достаточно велика и разнообразна, чтобы жить и вовсе без торговли. Конечно, тарифы ударят по американским потребителям, это точно, но рост пока настолько  быстр и устойчив, что президент Трамп может игнорировать потери.

А  вот китайские власти реально в сложном положении. Не вступать в  торговую войну, пойдя на уступки — это серьёзные потери. Не только  потеря лица, но и смена парадигмы развития — догоняющее развитие последних десятилетий очень в большой степени опиралось на трансфер технологий. Вступить — и по-настоящему рискнуть тем, что «китайское экономическое чудо» закончится.

Оригинал

Каждый резкий скачок курса рубля вызывает вопросы к экономисту — что делать с деньгами? Поскольку все моим ответы друзьям и знакомым — это разные варианты одного и того же ответа, я решил его коротко записать. Используйте — или не используйте — его на свой страх и риск.

1. Никогда, никогда не надо «играть на валютном рынке». Само собой, не надо играть ни на каких площадках, но и не надо распоряжаться своими сбережениями, исходя из соображений о курсах валют. В среднем человек, даже хорошо знающий как чем торговать, проигрывает и теряет деньги на валютном рынке. Выигрывать без серьёзного риска на этом рынке могут только инсайдеры и очень крупные игроки.

2. Основная причина держать свои сбережения в долларах – это «избежание рисков». Сбережения в долларах не дадут вам дополнительного заработка – но риск того, что рубль потеряет 30-50 или даже 100 процентов (относительно товаров) существенен, пусть и невелик, а что доллар – практически ноль. В мире нет более безопасного и ликвидного актива, чем доллар или евро. Когда политик – будь то президент Эрдоган или министр Орешкин говорит «продавайте доллары» — он заботится о макроэкономической политике, а не о вашем кошельке.

3. Надёжны ли валютные вклады в банках? Во-первых, это зависит от надёжности банка – соответственно, в период потрясений не нужно гнаться за высокой ставкой процента – надо наоборот. Во-вторых, есть, хоть и небольшая, опасность того, что валютные вклады будут принудительно превращены в рублёвые, как произошло в 1998 году. (Об этом сегодня сказал президент ВТБ Костин.) В этом случае, конечно, возврат будет происходить не по тому курсу, который будет в день выдачи – то есть будут существенные потери.

Если есть крупный валютный вклад, я бы cейчас, в 2018 году, снял треть или половину и положил бы в банковскую ячейку. Конечно, в этом случае будут потери (проценты + долларовая инфляция, примерно 3% в год сейчас), но это имеет смысл – это дорогостоящая страховка на возможный, но маловероятный сценарий.

4. Намного ли надёжнее банковская ячейка по сравнению с валютным вкладом, скажем, в Сбербанке или ВТБ? Ну, я бы оценил риск того, о чём говорит Костин — принудительной конвертации в рубли, скажем, в 5-10% (эскалация изоляции и усиление санкций до такой степени), а риск изъятия банковских ячеек – меньше 1%, разница в разы. Конвертация была в 1998-ом году, да и в мире периодически случается – и требует, грубо говоря, политического решения. Экспроприация ячеек последний раз у нас случалась в ходе революции сто лет назад и требует примерно этого же – настоящей, не дворцовой революции, с отъёмом имущества, квартир, машин. Страховаться от этого мне кажется лишним.

Оригинал