Это отрывок из моей книги «Цена свободы». Она была написана сразу после событий, в ней описанным. Её прочли почти все участники тех событий и расхождений с правдой не нашли. Хотя, сегодня все это кажется странным и нереальным даже для меня. — ЦЕНА СВОБОДЫ Глава: Ставки сделаны, господа.
В 4 часа утра 19 августа сработала сигнализация у одной из машин перед моим подъездом. Выглянув в окно, я увидел, что несколько людей шли от жилищного кооператива «Журналист», а некоторые заводили машины. Это показалось необычным — наши журналисты любят вовремя ходить на работу, но я не придал этому значения.
Через некоторое время позвонил начальник охраны, вкратце описал ситуацию и сказал, что они с нами. Чуть позже позвонил сотрудник разведки, дал более полную информацию и уже тогда объяснил, почему, по его мнению, шансов на успех операции ГКЧП мало.
В 9 утра невыспавшийся, расстроенный и злой я поехал в Кремль, в Успенский собор на службу, которую разрешили по случаю Конгресса соотечественников. Я пришел с дочкой, которая быстро устала и начала канючить, чтобы я взял ее на руки.
«Мы всегда в таких случаях разрешаем детям вставать на колени. Подстелите что-нибудь — ей так понравится». — Это посоветовала соотечественница. Опыт, который мы начали осваивать заново.
Журналисты дергали меня, потому что никого из «больших» на церковной службе не оказалось Периодически я выходил и давал очередное интервью, узнавая, что танки уже там-то…
Я говорил, что это на несколько дней, что эти кретины и переворот-то делать не умеют. Мне никто не верил.
Нашему телевидению я заявил, что рад случившемуся, так как теперь мы ничем не будем обязаны коммунистам, которые якобы нам подарили свободу. Теперь мы свободу возьмем у них сами.
Не верили.
Шум танков уже доносился до Кремля. Когда я сказал одному нашему журналисту, что это государственный переворот и зачинщики за это ответят, он стал озираться по сторонам.
Потом, после 22 августа, почти все это показали по телевидению.
В 12 часов начинались торги на бирже. Через несколько минут после их начала я предложил нескольким тысячам брокеров принять заявление, что это государственный переворот, что мы не признаем новую власть, отказываемся от сотрудничества с ней и прекращаем работу. В полной тишине это заявление приняли единогласно все брокеры. Мы договорились собраться на следующий день в зале и решить, как действовать дальше.
«Они нас задушат, — сказал один из членов Биржевого совета, — а мы ничего этим не добьемся».
«Как я их ненавижу», — сказал другой член Биржевого совета, проведший несколько лет в лагере за антисоветскую деятельность.
Я попросил начать передавать телефаксом наше обращение на все биржи. В тот день нас не поддержал никто. Никто, кроме президента Азиатской биржи, и Чеслава Мацулевича, президента Вильнюсской биржи.
Многие, к кому я тогда обращался за поддержкой, отвечали так: «Мы не должны вмешиваться в политику. Мы — бизнес».
Через несколько дней они все резво зачитывали сои заявления от 18 августа о поддержке президента.
«Мы вели непрерывное совещание и консультации с 19 августа», — врали 21 августа молодые бизнесмены-комсомольцы и старые профессиональные партийные интриганы.
Но 19 августа наши телефаксы работали только на передачу, а не на прием. Восемь телефаксов по восьми телефонным линиям непрерывно подрывали устои новой коммунистической диктатуры.
Мой заместитель, который в этот день находился в Вильнюсе, рассказывал, как нашу информацию у него «отрывали с руками» члены Литовского правительства. Все остальные каналы молчали.
В два часа дня помощник президента Ельцина Царегородцев, узнав о нашей работе уже из-за границы, попросил начать передавать Указ президента, который он тут же перекинул на мой компьютер. К передаче подключилась молодая компьютерная почта.
Одна из бирж, в руководстве которой преобладали офицеры КГБ, сообщала телевидению, что продолжает работать, а наше сообщение считает провокацией.
Брокеры порознь двинулись к Белому дому. Они мне звонили и спрашивали, куда «сгружать бабки». Две наши крупные фирмы после совместных консультаций
во дворе Политехнического музея — в Главной конторе все прослушивалось — занялись оружием.
Кто-то занимался продовольствием для защитников, кто-то покупал заправочный материал для множительной техники в Белый дом и для нашей типографии, в которой размножались листовки, а потом и «Общая газета». Мы пошли ва-банк — на листовках и на газете ставили марку: типография РТСБ.
Когда на следующий день в Операционный зал зашли гэбошники конфисковать множительную технику, то начальник нашей системы безопасности с невинным видом предъявил единственный оставшийся настольный ксерокс — типография ушла в подполье.
Мне позвонил один из приятелей и сказал, что купил несколько машин с песком для Белого дома, но их некуда сгружать. Предложил одну отогнать ко мне на дачу. Дачи у меня не было.
В три часа дня мне на стол положили два заграничных паспорта: мой с ребенком и жены и билеты на самолет. Фотографии на паспортах вклеили чужие.
«Нет, старик, этого подарка я им не сделаю».
«Хорошо, я тоже остаюсь, но с этой минуты ты несешь ответственность и за мою семью»."
Входили люди, задавая один и тот же вопрос: «Ну что, конец? Начинаем строить социализм?»
И все включались в методичную и спокойную работу.
Один из брокеров РТСБ, бывший таксист, использовал систему радиосвязи такси для сбора информации о расположении и перемещении войск, все таксисты с удовольствием давали всю возможную информацию.
Днем понадобилась группа из пяти человек для выполнения очень специального и опасного задания. Руководитель одной из брокерских контор долго отбирал самых сильных и смелых. Когда он собрал их для объяснения задания, то попросил оставить оружие, если у кого-то оно есть. Все пятеро выложили на стол пистолеты.
Недавно я выступал с лекцией в организации, которая раньше отвечала за распространение правильной идеологии. Процентов семьдесят присутствующих в зале всю жизнь объясняли людям, как ужасно и несправедливо устроена жизнь за пределами СССР.
«Скоро, — сказал один из стареющих профессиональных лжецов, — мы поднимем весь народ против таких, как вы…»
«Не надо, ребята, — мне пришлось несколько охладить его еще не угасший, несмотря на солидный возраст, революционный пыл, — в течение часа после вашего решения несколько десятков тысяч молодых людей, как раз тот самый народ, который вы хотите поднимать, будет вооружен, и я не завидую тому, кто попытается отнять у них свободу. Даже если он будет внутри танка».
За один только день 19 августа нам так удалось раскрутить маховик сопротивления, что остановить его удалось с огромным трудом только 25 августа.
В час ночи ко мне заехал приятель и мы отправились посмотреть на результаты работы. До четырех утра мы болтались вокруг Белого дома.
Утром 20 августа я понял, что у моей жены неправильный инстинкт самосохранения. Вместо того![]()
чтобы увезти дочь и уехать самой на запасную квартиру, которая уже год пустовала, она собрала в нашей квартире толпу знакомого и незнакомого народа с детьми.
К 12 часам я подъехал к зданию биржи. Улицу Кирова перекрыли со стороны Бульварного кольца. Очень красиво слева и справа от входа на биржу стояли два бронетранспортера. В зале находились три-четыре тысячи брокеров, журналисты и бригада телевизионщиков из Авторского телевидения.
Начался митинг. Сразу стало ясно, что демонстрация состоится. Брокерами на бирже работали молодые ребята и девушки, для которых перспектива восстановления коммунистического диктата означало одно — конец всех планов, надежд. Конец свободы. Выступали все очень горячо. Митинг этот показали потом в документальном фильме «Время отпуска».
Основной мотив выступлений звучал так: «Черт с ними, с деньгами. Главное — защитить свободу».
Пока шел митинг, мне непрерывно давали информацию о ситуации и прогнозы.
«В зале много сотрудников внешнего наблюдения».
«Сотрудники вашей охраны все с табельным оружием».
«Демонстрацию остановят минут через пятнадцать после ее начала. Вас арестуют»."Ни в коем случае нельзя идти через центр. В этом случае они могут применить крутые средства".
«По-моему, — шепнул один из наших экспертов, — мы присутствуем при вынужденном рождении попа Гапона».
«В центре у них мало техники. Если двинуться к центру, то, возможно, у нас будет не пятнадцать минут, а тридцать. Но дальше Большого театра нас не пустят».
«У «Детского мира» большое количество народа — толкучка. Можно попробовать дойти туда и там раствориться».
«Улица Горького перекрыта танками».
«Нас, кажется, уже ждут на Бульварном кольце».
«Господа, — сказал я в микрофон, — все ясно. Мы идем. Понесли российское знамя. Выходим через пятнадцать минут. Движемся по Бульварному кольцу».
Через двадцать минут, держа в руках переднюю часть флага, я вышел через узкие двери биржи и повернул налево, к центру. Знамя чуть не разорвалось из-за того, что другой угол знамени двинулся вправо".
«Ми же решили идти по Бульварному кольцу».
«Там уже ждут нас. Идем в центр».
Длина знамени была 120 метров, а ширина — пять метров.
Знамя выползало из биржи в полной тишине. Было по-настоящему страшно.
После того как мы, три тысячи человек, несколько раз прокричали на узкой улице первый лозунг: «ДОЛОЙ ХУН-ТУ!» и крик наш, казалось, разнесся по всей Москве, я понял, что мы дойдем до Белого дома.
«ЕЛЬ-ЦИН, ЕЛЬ-ЦИН»
Постовой, дежуривший у соединения улицы Кирова и площади Дзержинского, заметив нас, начал быстро и почему-то радостно убирать знак на подставке с центра улицы.
«РОС-СИ-Я, РОС-СИ-Я»
Я посмотрел на ту часть здания КГБ, которая выходила на улицу Кирова. Окна были открыты. Из каждого окна на нас смотрели. Они ждали, когда кончится этот невозможно длинный флаг.
«ПО-ЗОР КГБ, ПО-ЗОР КГБ»
С крыши одного из зданий КГБ нас снимали видеокамеры. Потом сотрудники охраны, числившиеся еще в «девятке» и видевшие этот фильм, рассказывали, что съемка велась так, чтобы зафиксировать все лица. Общий план, лица, общий план, лица…
В центре площади стояла машина с мигалкой. Когда мы к ней приблизились, кто-то из наших предложил им поехать впереди демонстрации.
«Как в Лондоне. Можем заплатить».
«Сейчас прям», — ответил милиционер, но улыбнулся.
Когда значительная часть флага выплыла на площадь, толпа у «Детского мира» перестала торговать и сгрудилась у парапета. До них метров сто. Когда мы не кричали, то тишина стояла такая, что один из брокеров спокойным голосом начал им говорить, чтобы они присоединились к нам. На лицах людей было удивление и восторг.
Впервые за семьдесят три года существования Советской власти, в сердце страны, в Москве, в центре, по площади Дзержинского проходила антиправительственная демонстрация — не разрешенная, смелая и агрессивная.
«СВО-БО-ДА, СВО-БО-ДА»
Когда мы были уже внизу, почти напротив Большого театра, я оглянулся и увидел огромную толпу людей, которые присоединились к нам и пошли за флагом. Они нас поддержали.
Но увидел я и другое. Слева от колонны, обгоняя ее, шла колонна бронетранспортеров и танков.
«Они перекроют путь у Пушкинской улицы и повернут нас на нее. На уровне проезда Художественного театра попробуют замкнуть».
Но разве можно остановить три тысячи молодых и сильных людей? Как нож в масло устремилась демонстрация между бронетранспортерами у улицы Пушкина, когда их колонна действительно завернула, чтобы остановить нас. Мы их опередили всего на несколько минут, и они не успели выстроить плотный заслон.
Водитель бронетранспортера, который мог бы прижать переднюю часть колонны, дрогнул и остановился.
«ЕЛЬ-ЦИН, АРМИЯ, ЕЛЬ-ЦИН, АРМИЯ»
Тот бронетранспортер, который уже перекрыл нам дорогу, счел за лучшее благоразумно отъехать.
«ПО-БЕ-ДА, ПО-БЕ-ДА»
Когда они поняли, что произошло, и активизировали танковую колонну за Манежной площадью, передняя часть флага уже выплеснула на улицу Горького.
Мы прошли самую сложную часть пути и перешли в другую зону.
Перед Моссоветом поперек улицы Горького мрачно замерла следующая танковая колонна.
«Быстро уговорите их пропустить колонну, а то ребята пойдут через танки — могут случайно уронить на танк бутылку с зажигательной смесью!» — крикнул я милиционеру, сидевшему в машине, и он побежал уговаривать танкистов. Через несколько минут три танка разъехались и пропустили нас.
У Моссовета шел митинг, который тут же прекратился и присоединился к нам.
«МОС-СО-ВЕТ, MQC-CO-BET»
На следующий день в «Известиях» появилась фотография этого шествия, сделанная прямо из окна их здания на улице Горького.
«ИЗ-ВЕС-ТИЯ, ИЗ-ВЕС-ТИЯ»
Мы шли уже по нашей, а не по их территории.
«ДО-ЛОЙ КП-СС, ДО-ЛОЙ КП-СС»
Шли медленно, чтобы флаг не рвался. Люди начали присоединяться к колонне. На Садовом кольце колонна была уже шириной метров сорок.
«ДЕ-МОК-РА-ТИ-Я, ДЕ-МОК-РА-ТИ-Я»
Погода стояла отличная.
Солнце. Тепло. Несколько человек вышли на балкон посольства США и махали демонстрантам руками.
«А-МЕ-РИ-КА, А-МЕ-РИ-КА»
Трудно оценить точно, но, кажется, мы привели с собой к Белому дому тысяч 50—70.
У Белого дома флаг несли уже узкой полоской, свернутым. Толпа расступилась, пропуская флаг к трибуне. Тот, кто стоял наверху, помогал закреплять флаг, который закрыл собой всю трибуну.
Пройдя через подъезд, я сразу поднялся на трибуну. Там находилось всего человек десять. Выступала Елена Боннэр
![]()
Через день, уже после победы, я стоял на той же трибуне в толпе из двухсот человек. Пропускали уже только по специальным разрешениям, и у меня, хоть и было приглашение, но заняло час доказать, что я тоже имею отношение к этому празднику свободы. О том, чтобы выступить, не было и речи, так много нашлось желающих.
Но в тот день, 20 августа, место у микрофона оказалось свободным.
«Банки, биржи, весь бизнес отказывается сотрудничать и поддерживать путчистов, — кричал я в микрофон. — Мы не признаем этих бандитов. Смерть хунте».
«Напрасно вы так резко выступили. Вероятнее всего, это закончится каким-нибудь компромиссом, а вам это припомнят», — вкрадчивым голосом увещевал меня в кафе Белого дома господин, отказавшийся представиться.
Как мне потом говорила Галина Васильевна Старовойтова, мои слова о том, что бизнес не поддерживает переворот, произвели сильное впечатление на Запад. Она была в это время в Англии.
Сразу после демонстрации и митинга я вернулся в Главную контору в Политехническом музее. Там сидела моя помощница и горько плакала. Она решила, что мы ее бросили и забыли. И охрана, и все сотрудники стояли у Белого дома.
Я велел ей записать на автоответчики, что все ушли на защиту Белого дома, и отпустил. Очень симпатичная и умненькая телевизионная журналистка, узнав от коллег, что я уже арестован, позвонила в Главную контору и, когда услышала запись на автоответчике, плакала, как она потом говорила, целый час.
День прожили не зря.
![]()
Вдруг в офис влетел начальник охраны.
Я никогда, ни до ни после, не видел такого выражения лица начальника моей личной охраны.
«Окно, — сказал он, — и немедленно. Через полчаса мы ничего не сможем сделать. Не заставите же вы нас отстреливаться?»
«Окно» — это очень любопытное мероприятие — эксперимент на выживание.
В такой операции обычно участвуют несколько человек, разделенных на две команды: «чистые» и «нечистые».
Предварительно проводится операция, которая определяет наличие слежки или преследования. Но это так сложно, что даже описать я ее не могу. •
«Чистые» узнают об операции за несколько часов до ее начала, и в их задачу входит только подъехать к заранее оговоренной точке, подобрать «объект» и отвезти его в безопасное место. Операция предварительно многократно репетируется. Каждый шаг, каждое действие заранее, за несколько месяцев до операции, тщательно повторяется и хронометрируется.
Главный и самый важный элемент отрыва — узкое горлышко. В простейшем случае им может стать кафе или магазин, у которого есть проход на задний двор, который должен хорошо просматриваться. «Нечистые» подвозят туда «объект» и, пропустив его в горлышко, временно блокируют вход. «Объект» быстро перемещается, самостоятельно зафиксировав отрыв, и подбирается в условленном месте «чистыми». Мы сели в машины. Через 40 минут ребята сообщили, что никакого преследования нет и, видимо, не было.
Смешно убегать и прятаться, когда о тебе почему-то забыли или ты никому не нужен. Это означало, что день еще не закончился.
Это, пожалуй, самое тяжелое из ощущений, когда ты живешь дома, на Родине, и понимаешь, что люди, которые тобой и страной управляют, могут лишить тебя в любой момент и свободы, и чести только потому, что ты не хочешь им рабски подчиняться, только потому, что ты свободный человек и поэтому им опасен, или просто потому, что ты намечен жертвой в какой-то сложной игре.
25 августа мы уже проводили митинг перед Белым Домом с требованием отстранения от власти бывшей коммунистической номенклатуры.
И для этого сшили новый флаг уже 200 метров длинной и 10 метров шириной.
—
Тот флаг, который мы несли тогда, сейчас почему-то в Берлине, в музее «Чекпоинт Чарли».
