На прошлой неделе российский Минтранс объявил, что будет рекомендовать правительству возобновить перелеты в Египет. Поначалу регулярные рейсы в Каир. А затем, вероятно, и чартеры в Шарм-эль-Шейх и Хургаду. Мол, комиссия Минтранса побывала в аэропорту Каира, все там проверила и убедилась, что меры безопасности соответствуют всем необходимым стандартам. Тут же и вице-премьер Дворкович пообещал, что возобновление полетов к любимым туристическим направлениями «уже близко».

Из международного терминала аэропорта Каира я летел утром 29 января, то есть, через неделю после того, как информагентства распространили сообщение Минтранса, и через пару дней после обещаний Дворковича. Происходящее в главной «воздушной гавани» Египта совершенно сюрреалистично, к мерам безопасности не имеет никакого отношения (таковые там отсутствуют напрочь), а сам аэропорт — объект-мечта любого террориста, взрывай-не хочу.

Ну, во-первых, как и в московских аэропортах, в каирском тоже установлены пункты досмотра и контроля с металлодетекторами и интроскопами сразу после входа в здание, то есть, еще до того, как пассажиры попадают к стойкам регистрации. Но если в Москве такие меры приводят лишь к небольшим очередям на входе, в Каире эта практика оборачивается настоящим столпотворением.

Примерно две-три тысячи человек находятся в закрытом зале перед пунктами досмотра по часу-полтора. Атмосфера накалена до предела. Люди опаздывают на регистрацию, то и дело начинают громко возмущаться, устраивают потасовки за место в очереди и страстно выясняют отношения с представителями секьюрити. Последние никак не пытаются сгладить ситуацию, а даже наоборот, с видимым удовольствием участвуют в этих довольно долгих перепалках.

При этом охрана на этой первой линии контроля не просто требует от пассажиров поставить на ленту интроскопа багаж и вынуть из карманов металлические предметы (как в Москве), но еще и снять обувь, верхнюю одежду, показать паспорт и распечатки билетов. В реальности это растягивают процедуру до бесконечности. У многих, например, нет распечаток билетов, что становится еще одним поводом для бесконечных споров со службой безопасности. Тем временем толпа прибывает, напирает на впереди стоящих, через рамки металлодетектора пассажиры идут не по одному, а прут сплошным потоком. Рамки все время звенят, но секьюрити не обращают на это никакого внимания и пытаются обыскать каждого проходящего хотя бы вручную (!!!).

Люди в очередях открыто обсуждают, что лучшего подарка для террористов, если те вдруг решат взорвать бомбу прямо здесь и сейчас, придумать сложно: многотысячная толпа в закрытом помещении, убежать некуда, любой даже слабый взрыв приведет не только к прямым жертвам, но и к грандиозной давке.
Многие пассажиры, опаздывая на самолет, просто отказываются подчиняться секьюрити и прорываются через пост контроля силой.

Прямо передо мной пожилой араб (лет 65-70) идет в рамку металлоискателя в пальто. Рамка звенит. Юный охранник просит господина снять пальто и положить на ленту интроскопа. Дед отказывается, переходит на крик. Мол, как ты смеешь, сопляк, раздевать меня, почтенного старика? Там в пальто и документы, и деньги, и как я в таком балагане все это сниму и положу на грязную ленту твоей сатанинской машины? После долгой ругани, размахивания паспортами и распечатками билетов, привлечения сторонников и противников конфликтующих сторон, старик добивается своего и проходит, так и не сняв с себя «звенящее» пальто.

Ситуация повторяется многократно в разных вариациях. Нагловатый бабай, шествует на посадку в сопровождении двух жен. Обе закутаны в паранджу. Вместо лица – прорезь для глаз. Предъявляют паспорта. Служба безопасности просит показать лица. Следует долгая перепалка между бабаем и секьюрити, переходящая опять чуть ли не в драку. В итоге женщины проходят через пункт контроля, так и не открывшись.

Уже после регистрации, паспортного контроля и дьюти-фри, непосредственно перед выходом к гейту — еще одна линия безопасности. Снова рамка металлоискателя и лента интроскопа. А потом еще и дядька, проверяющий документы. Давки, как при входе, тут не наблюдается, но проблема в другом.

Пока дядька разглядывает мой паспорт, у меня за спиной, как ни в чем не бывало, уверенно, стремительно и безо всякого досмотра проходит многодетно-многоженное семейство. Дядька что-то им кричит, пытается остановить, вроде даже хочет броситься наперерез и таки проверить документы. Но нас много, а он один. И меня оставить не может (вдруг тоже сбегу), и вроде бы нарушителей пропускать нельзя. Пока он мешкает, образцово-показательная мусульманская семья уже прошла в самолет, и дядька предпочитает изобразить хотя бы видимость работы, оставшись со мной и задавая строгие вопросы о целях визита и полета. Контроль на этом этапе организован настолько бессмысленно, что чуть ли не каждый норовит пройти мимо проверяющего, и посмотреть ему удается только у тех, кого он в буквальном смысле слова успел поймать за руку.

В итоге за пару часов в аэропорту Каира я лично видел как минимум 10 человек, избежавших тех или иных стандартных процедур контроля. За день, полагаю, таких могут быть тысячи. Система безопасности организована так, что работать просто не может. Все это порождает справедливо агрессивную реакцию пассажиров, сдержать которых охрана не способна, да и не особо пытается, осознавая собственное бессилие.

Судя по публикациям в соцсетях такая ситуация в аэропорту Каира не какое-то исключение одного дня.

Египетское интернет-издание Cairobserver пишет в Твитере: «В аэропорту полный бардак. Работники грубят. Безопасность не эффективна. Люди дерутся просто, чтобы войти внутрь». На фото этого СМИ, сделанном тоже утром 29 января  — примерно десятая часть той толпы, что в действительности рвется к стойкам регистрации через пункты контроля.

#Cairo Airport is an absolute mess, staff is rude, security is inefficient, and people are fighting just to get in pic.twitter.com/2d1jYinvIB

— Cairobserver (@Cairobserver) 29 января 2017 г.

Вот другие записи в Твитере. Пользователь Fady Yonathan 10 января вывесил фото, очень напоминающее увиденное мной в минувшее воскресенье.

Cairo Airport at 7 am. pic.twitter.com/H7oogr4zc7

— Fady Yonathan (@FadyYonathan) 10 января 2017 г.

Аналогичная публикация в Твитере от 7 января пользователя Ahmad El-Deeb

#Cairo #Airport now #weird pic.twitter.com/v3OsYUVKFF

— Ahmad El-Deeb (@ahmadeldeeb) 8 января 2017 г.

13 декабря. Пользователь Kholoud Porter пишет: «Аэропорт Каира получает приз в категории «Худший аэропорт». Бесконечные проверки документов, но никаких реальных мер безопасности. Царит хаос!»

Cairo airport @CairoAirport gets prize for worst airport— endless officials checking documents but no real security measures. Chaos reigns!

— Kholoud Porter (@kp58) 13 декабря 2016 г.

Справедливости ради стоит заметить, что все выше сказанное относится к третьему международному терминалу аэропорта Каира, а Аэрофлот собирается летать во второй, недавно обновленный. Именно этот второй терминал и ездит проверять комиссия Минтранса. Именно там она любуется новым современным оборудованием, в том числе для биометрического контроля персонала, которое якобы позволяет полностью контролировать ситуацию с безопасностью.

Но вряд ли даже чиновники Минтранса будут отрицать, что люди, работающие на оборудовании и непосредственно осуществляющие контроль, не менее важны, чем машины. Вряд ли для второго терминала каирского аэропорта Египет смог воспитать и вырастить новое поколение охранников с менталитетом, кардинально отличающимся от того, что во всей красе являет себя в третьем.

К тому же второй терминал сейчас стоит практически пустой. И именно в таком состоянии, новым и блестящим, его наблюдают посланцы Москвы. Однако постепенно туда переводят все больше авиакомпаний. И есть ли хоть какая-то гарантия того, что с увеличением пассажиропотока там не начнется то же неконтролируемое столпотворение, что и в соседнем здании, и что российские граждане не станут там легкой целью террористов?

Еще одна страна Запада на свой лад пошла против мнения политической и медиаэлиты. Десятилетия леволиберальной пропаганды спровоцировали у ее невольного потребителя рвотный рефлекс. Организм не выдержал опасной дозы и перешел в режим самозащиты. По крайней мере, пытается это сделать. Возможно, пока не вполне осознанно.

Насколько сильна эта тенденция, мы узнаем в мае после второго тура выборов президента. Франция — одна из стран, переживших самую тяжелую идеологическую интоксикацию, и устоит ли она на новом пути, не сорвется ли в привычную пучину наркотического бреда, еще предстоит выяснить.

«Господин «Никто» — в президенты

Занятно, что как и Трампу, ни социологи, ни политологи не обещали Франсуа Фийону никаких электоральных успехов. Поначалу вообще ничего не обещали. Называли «господин Никто». Потом неуверенно сулили жалкое третье место на внутрипартийных правоцентристских праймериз после политкорректнейшего Аллена Жюппе и нарциссического Николя Саркози. В итоге Фийон стал их победителем, а на текущий момент, по всем опросам, уверенно побеждает любого вероятного соперника на президентских выборах.

Все начало резко меняться после 8 ноября, после выборов в Америке. Именно тогда кривая популярности Франсуа Фийона внезапно пошла вверх, что продолжается до сих пор. Закомплексованные французы посмотрели на происходящее за океаном, убедились, что после победы Трампа небо не пало на землю, — вот даже и Обама признал, что солнце по-прежнему восходит, — и решились дать волю собственному коллективному политическому бессознательному.

Бессознательное это оказалось гораздо более дисциплинировано и разумно, чем было принято думать. Медиаэлита пыталась нас убедить, что только выпусти неразумных французов из жестких тисков политкорректности, они тут же устроят националистический шабаш, олицетворением которого для левых пропагандистов давным-давно стал «Национальный фронт» Марин Лё Пен. Пока же оказывается, что французы предпочитают строгого и скромного Франсуа Фийона. Он известен скорее как интеллектуал-технократ из правительства, не боявшийся спорить ни с Шираком, ни с Саркози и совершенно не стесняющийся своих традиционных взглядов на идентичность французской нации.

Получается, что в отличии от той же Америки французский бунт против элиты совсем не популистский. А даже антипопулистский. И даже какой-то интеллектуально-прагматический. В этом, пожалуй, главный сюрприз происходящего.

Предвыборные речи Фйиона скорее похожи на университетские лекции, нежели на агитационное мероприятие. Вся его четко выстроенная программа (что признают даже противники) состоит из непопулярных мер. Он, например, открыто говорит о необходимости масштабных увольнений в неэффективном госсекторе, об упрощении процедуры увольнения работников на частных предприятиях, о возможности увеличения рабочей нагрузки при сохранении имеющейся зарплаты, терпеливо объясняя, какими последующими благами это может обернуться для экономики страны. Дискурс не привычный для Пятой республики. Даже удивительно, что такого оратора слушают, а не закидывают тухлыми яйцами. (Впрочем, возможно, это еще впереди).

В такой горячей теме, как безопасность и борьба с терроризмом Фийон тоже избегает популярных лозунгов и, казалось бы, очевидных решений. Например, он не обещает, как почти все прочие кандидаты, правые или левые, увеличить число полицейских, а призывает рассуждать. Давайте, говорит он, освободим стражей порядка от бессмысленных бюрократических обязанностей, которые съедают до половины времени службы, и тогда для патрулирования улиц и оперативной работы будет более чем достаточно тех полицейских и жандармов, что уже имеются в наличии. К тому же они не будут медленно, но верно терять квалификацию, как это часто происходит сегодня. К тому же бюджет сэкономит деньги.

Правее «ультраправых»

Пока главный проигравший от растущей популярности Франсуа Фийона — Марин Лё Пен. Он гарантированно оттянет на себя часть ее электората. Хотя бы потому что кандидат от «Республиканцев» — настоящий классический правый, каких во Франции, пожалуй, не водилось со времен Помпиду. Сам же «Национальный фронт», по какому-то недоразумению давно получивший титул «ультраправой» партии, на самом деле типичное левопопулистское движение с сильной антииммигрантской риторикой. От правых у них только стремление к сохранению национальной идентичности. Все остальное, и, прежде всего, их обещания социального государства с сильным экономическим протекционизмом, ничего общего с правыми идеями не имеют. Поэтому зачем же голосовать за этих псевдо-ультраправых, когда на авансцену выходит наконец правый настоящий?

И наоборот, в стане социалистов с победой Фийона на праймериз заметно легкое воодушевление. Даже, говорят, Франсуа Олланд, чей рейтинг популярности опустился до рекордных 4 процентов, воспрянул духом. При дефиците сильных кандидатов центристов левые попробуют сыграть на этом поле. Со своим единым кандидатом они определятся к концу января.

Но главный враг Франсуа Фийона не столько конкретно Социалистическая партия, продемонстрировавшая за неполные пять лет у власти провальные результаты, сколько опять же так называемая «интеллектуальная элита». 90 процентов французских журналистов и преподавателей, не говоря уж про артистический бомонд, придерживаются левых и крайне левых взглядов, а именно эти люди формируют у граждан, с раннего детства и до старости, взгляд на мир. Традиционные консервативные взгляды Фийона, его католическая вера, его экономический рейганизм-тэтчеризм — прекрасные поводы для травли. Она в принципе уже началась. В популярных телешоу иначе как «реакционером» фаворита правоцентристов теперь не именуют, а звезды шоу-бизнеса полушутя обсуждают в эфире, не стоит ли им всем массово «поддержать» Фийона. Мол, если избиратель последнее время идет против элит, может, в таком случае мы, элита, сумеем обмануть его, избирателя, своей «поддержкой» и он проголосует против нас, а заодно и против кандидата правых.

Пока, впрочем, социологи предсказывают Франсуа Фийону почти гарантированную победу на выборах президента: небольшое преимущество над Марин Лё Пен в первом туре и отрыв почти в два раза от Лё Пен же во втором. Но до голосования еще почти полгода, а авторы опросов за последние месяцы неоднократно продемонстрировали, как они точно умеют попадать в своих прогнозах пальцем в небо.

Однажды в Париже премьер-министр Франсуа Фийон потчевал премьер-министра Владимира Путина. Подавали зайца по-королевски (фарширован фуа-гра, томлен в вине, полит соусом из заячьей крови и коньяка, — дворцовый рецепт времен Людовика XVI). Ужин был официальным и метрдотель давал пояснения. «Этот заяц был загнан только вчера вечером», — перевел Путину Фийон. «Если бы этот заяц знал, кто будет его есть, он бы не сопротивлялся и сам сдался без боя», — ухмыльнулся в ответ гость.

Франсуа Фийон сопротивляться и не думал. С Путиным было интересно. Тот любил долгие разговоры «по существу». «Вы можете себе представить, он уделил мне целых три часа!» — хвастался французский премьер перед сотрудниками посольства во время своего первого визита в Москву в 2008 году. «Впечатление было такое, как если бы он лицом к лицу увидел Господа Бога», — рассказывал позже один из свидетелей сцены.

Про разговоры с Путиным, которые «никогда не длятся меньше трех часов» Фийон с тех пор уважительно сообщит еще не раз. И близким помощникам, и публично журналистам: «Это не тот человек, с которым можно ограничиться поверхностными отношениями. С ним приходится проводить время, нравится вам или нет». Фийону нравилось.

Его тогдашний начальник президент Николя Саркози интересовался больше обществом миллиардеров и поп-звезд, заумных речей своего премьера не понимал и всячески избегал проводить с ним не то что по три часа кряду, но и лишнюю минуту. Говорить им было в принципе не о чем. В парижском истеблишменте глава правительства слыл ученым занудой. Изучал ухищрения китайцев по сдерживанию промышленного роста, геополитические риски Бразилии, мог неделями размышлять над советами заезжего нобелевского лауреата по экономике. Саркози же предпочитал делать политику простыми эффектными жестами. Случалось, на заседаниях правительства Фийон позволял себе подтрунивать над необразованностью шефа.

«Настоящий президент Франции, только не избранный», — говорили про обитателя Матиньонского дворца вхожие во властные круги журналисты.

В Елисейском дворце говорили иначе:

«Чувак из похоронного бюро».

«Наконец мы познакомились с типом, который, когда сойдет в могилу, почувствует себя там как дома».

«Не вздумайте пощекотать его, — вылетит облако моли».

Это не полный список обидных фраз, приписываемых Саркози, о его первом министре.

К 2012 году, к концу пятилетнего срока, президент и премьер почти не общались. Уверяют, что до сих пор оба едва преодолевают отвращение, когда вынужденно пересекаются друг с другом.

С Путиным всё было иначе. Пока российский лидер прозябал на должности премьер-министра протокол обеспечивал ему частые встречи с французским визави. Виделись два-три раза в год. То в Ново-Огареве, то в Сочи, то в замке Рамбуйе под Парижем. Довольно быстро перешли на «ты». Самое интересное, впрочем, началось потом, в 2012-м и после, когда Путин вернулся в должности президента в Кремль, а Франсуа Фийон наоборот, благодаря бездарно проигранным Саркози выборам, остался не у дел.

Ни протокол, ни традиции такого не предусматривали, но Путин позвонил на следующий день после поражения правых. (Кто-то даже уверял, что будто бы раньше, чем Олланду и Саркози). Фийон у себя в кабинете начинал собирать вещи и тут же рассказал хозяину Кремля о планах стать партийным лидером французских правоцентристов. Планам сбыться, правда, было не суждено. Борьбу за пост главы партии Фийон проиграл и смог избраться лишь депутатом в Национальную Ассамблею, где и провел все последние годы. Более чем скромный официальный статус экс-премьера не повлиял, впрочем, на внимание к нему из Москвы. В качестве VIP-гостя Фийон появлялся то на Валдайском дискуссионном клубе, то на экономическом форуме в Санкт-Петербурге, выступал наравне с действующими мировыми лидерами и главами крупнейших корпораций и, судя по всему, продолжал столь полюбившиеся ему длинные разговоры с Владимиром Путиным.

Кремль, конечно, был благодарен и Саркози. В 2008-м тот метался между Парижем, Москвой и Тбилиси, чтобы заставить Европу фактически закрыть глаза на потерю Грузией Абхазии и Южной Осетии. Тогда все обошлось без антироссийских санкций. Немного пошумев, мир сделал вид, что забыл про русские танки на дороге к Тбилиси. Но как бы ни старался Сарко, его оппортунизм, изворотливость и любовь к внешнему блеску находили у строгого русского царя гораздо меньше понимания, нежели классический голлистский консерватизм Фийона, практикующего католика, отца пяти детей и мужа одной жены.

«Путинизм» Фийона никогда не был таким сиюминутным и поверхностно-романтическим как у Дональда Трампа или Марин Лё Пен. Те с российским президентом даже не встречались, просто видели по телевизору, читали, мечтали: вот бы и им так. Сколько ни ездила Лё Пен в Москву, дальше спикера Госдумы Нарышкина ее не пускали. Поэтому, кто их знает, при личных контактах могут и не сойтись. Бывший же премьер Франции и, вполне вероятно, ее будущий президент — совсем другое дело. Помимо давнего личного знакомства с Путиным (сам Фийон все-таки избегает слова «дружба»), нынешний фаворит французских правых к тому же еще и человек убеждений — верный поклонник идеи де Голля о Европе от Атлантики до Урала.

Суперлиберальный журналист Карина Орлова, видимо, не так давно живет в США, как я во Франции, чтобы понять простую вещь: суть современного демократического общества – это умение разговаривать друг с другом. С теми, чьи взгляды не разделяешь, и даже с теми, кто не приятен тебе лично. Можно спорить, кричать, обвинять, но потом все-таки садиться и разговаривать. (Противоположность – назначать на все посты друзей юности, а остальных бояться подпустить на пушечный выстрел).

Западная общественная модель – не про запрещать:

 — Ходорковскому фотографироваться с теми, кто не нравится нам
 — Венедиктову выкладывать фотки
 — Пригожину ездить в Лондон
 — Тем, кто родился в Советском Союзе, занимать посты.

Западная общественная модель – про разрешать.

В таком обществе есть 1) его члены и 2) преступники, признанные таковыми судом и лишенные гражданских прав. А если не преступник, значит, член общества. И значит, достоин как минимум рукопожатия.

Такой подход – для взрослых, зрелых людей, способных нести ответственность за себя и страну. А именно это и есть репутация.
Скучновато, я понимаю. Но реальная жизнь действительно отличается от оперетты.

Вечером в воскресенье ехал в метро на работу, а «мультикультурная» лионская молодежь праздновала неудачу лепеновцев на выборах. На платформе станции включили музыку в смартфоне, пели-танцевали. Потом стали поджигать клочки бумаги и кидать в толпу. Кричали: «Мы вас всех сожжем! » Французики жались по стенам, смущенно опускали глаза.

По итогам второго тура региональных выборов, несмотря на лучшие результаты в первом, представители «Национального фронта» не возглавят ни один из регионов Франции. Как известно, больше всего неправ тот, кто прав не вовремя. Это как раз про Марин Лё Пен.

Предвыборная программа, с которой лепеновцы выступали все последние годы, сейчас частично реализуется правящими в стране социалистами. Власти восстановили контроль на границе, без объяснения причин не пустили в страну более тысячи человек, одну за другой закрывают салафистские мечети, ежедневно кого-то обыскивают и кого-то задерживают и даже заявили, что приостанавливают действие Европейской конвенции по правам человека. (Это во Франции-то! Будто не здесь, а в какой-то другой стране в 1789-м году Учредительное собрание приняло Декларацию прав человека и гражданина).

Теперь стало вроде бы даже не стыдно вывешивать из окна национальный флаг. Еще месяц назад, до терактов, считалось, что если ты размахиваешь триколором не по случаю, скажем, Дня взятия Бастилии, а без особого повода, то ты уж точно сторонник ультраправых, то есть, фашист, интегрист, ненавидишь мигрантов. При этом алжирские или марокканские полотнища вывешивать из окон никто никогда не стеснялся. Теперь же вроде и французский сине-бело-красный входит в моду и даже в дефиците, все раскупили.

Любопытно, что все это происходит при левых у власти. Невозможно даже представить, какой бы поднялся вой, если закрывать мечети и шерстить «мультикультурные» пригороды рискнули бы правые. Если не полноценная гражданская война, то несколько недель уличных безобразий с дымовыми шашками и коктейлями Молотова были бы гарантированы. Но теперь, после терактов 13 ноября, страна живет в новой реальности, и то, что раньше было нельзя, теперь можно. Но только своим. Тем, кто встроен в систему госвласти. Кто на протяжении десятилетий контролирует в этой стране бюрократию и финансы. А совсем не тем, кто, игнорируя пропахшие нафталином правила хорошего тона, говорит, что неплохо бы наконец взяться за обнаглевших арабских гопников.

Между первым и вторым туром региональных выборов атмосфера во Франции чем-то напоминала российский 1996-й год. Вся система собралась, построилась, подтянулась. Олигархи и государство предоставили свои СМИ. «Голосуй или проиграешь». У нас имелось в виду, что голосовать надо, конечно же, за Ельцина, а иначе на следующее после выборов утро в стране объявят ГУЛАГ. Здесь — за кого угодно, но против Лё Пен. А иначе проснемся в Третьем Рейхе. Мой любимой пример — обложка левоориентированного журнала Marianne. Редакторы сфотомонтировали свой самый страшный страх: Марин Лё Пен, облеченная атрибутами власти, принимает присягу главы государства. И подпись: «Всего 18 месяцев, чтобы этого не допустить!». Мол, главное успеть что-то придумать до президентских выборов. На многих газетных киосках реклама с этой обложкой размером в человеческий рост висела и в день выборов и накануне, в день тишины.



Что может быть страшнее этой картины для удачно встроившегося в систему чиновника или журналиста? Даже (запрещенное в России) «ИГИЛ» его пугает гораздо меньше. Эта же обложка Marianne весьма показательна. Страх Лё Пен — на всю страницу, страх «ИГИЛ» — на маленькую строчку над шапкой. «Джихад, снятый изнутри». Ни тебе призывов не допустить, ни лозунгов осудить. То ли репортаж из жизни звезд, то ли отчет об экстремальном путешествии.

Прославляя нашествие нелегалов, леволиберальная пропагандистская машина во Франции ежедневно превосходит саму себя.

Вот из последних достижений европейских собратьев Дмитрия Киселева.

Основателя организации «Репортеры без границ», а ныне мэра города Безье Робера Менара объявил фашистом телеканал France 2, на 100% принадлежащий государству и живущий на деньги налогоплательщиков. Главная передача вечернего прайм-тайма «On n’est pas couché» («А мы не спим») не побрезговала стилистикой подзаборной гопоты и задиристо продемонстрировала в эфире фото Менара с пририсованными усами и прической а-ля Гитлер.

Ведущий назвал поведение мэра Безье «тошнотворным», а гости передачи, перебивая друг друга, принялись раскаиваться в знакомстве с ним. Актер Ги Бедос, например, сокрушался, что когда-то приглашал этого, как он выразился, «придурка» к себе в гости и «кормил».

Сам виновник торжества отреагировал в Твитере:
«Те, кто советуют мне атаковать в ответ, ничего не поняли про мою борьбу за безусловную свободу выражения мнений и право на карикатуру».

Причина такого медиа-залпа по создателю главной международной организации по защите журналистов — его позиция в отношении нелегалов, претендующих на статус беженца в Европе. В своей нынешней должности мэра Безье Робер Менар неоднократно высказывался против приема новых мигрантов в своей коммуне, а на прошлой неделе занялся еще и наглядной агитацией.

Муниципальная газета «Le journal de Béziers» опубликовала на первой полосе фотомонтаж: толпа выходцев с Ближнего Востока берет штурмом поезд, на вагонах которого якобы написано «Безье. 3865 км. Бесплатная учеба, жилье, социальная помощь для всех».

Эти действия Робера Менара французская пресса назвала «насильственными» («méthodes musclées»), а агентство «Франс-Пресс», чье фото из Македонии было использовано для публикации, решило засудить мэра. Нельзя, мол, использовать наши снимки для фотомонтажа.

К категории «насильственных» был отнесен и поход Менара по жилищам, самовольно захваченным сирийскими нелегалами. Глава муниципалитета оповещал приезжих, что их тут никто не ждал, и читал импровизированные лекции о правилах хорошего тона и необходимости соблюдать закон. Не хорошо, мол, врываться в квартиры и воровать электричество и воду, за которые другие жители Безье исправно платят.

На видео, выложенном в интернет, видно, как один сириец обещает мэру выехать из квартиры через месяц. Менар отвечает: «Да дело не в том, что вы уедете через месяц! Дело в том, что вы взломали дверь!» Рейд сопровождает пара полицейских. Степень «насильственности» мероприятия можно оценить, посмотрев ролик. (При съемках ни один «беженец» не пострадал, не был арестован, либо задержан. И даже из квартир никого в итоге не выселили).

Забавно, что в репортажах из Безье французское ТВ (например, государственный канал регионального вещания France 3) нелегалов, взломавших двери в квартирах и самовольно их захвативших, называет «разместившимися» в «свободном» жилье.

Действительно, в таком случае почему бы и не пожить?

Во всеобщую истерику про «позор» и «стыд», которые «войдут в историю», хочется вбросить немного скучной статистики.

Согласно данным, размещенным на официальном сайте ООН, с 1991 года, т.е. с момента существования РФ как независимого государства, страна единолично воспользовалась своим правом вето в Совбезе 7 раз (если добавить последний случай).
США (с того же 1991 года) — 14 раз. Китай — 2.

Ну и, конечно, вряд ли кто-то сейчас навскидку вспомнит, по какому поводу были все эти «исторические» голосования.

Советский Союз, правда, действительно голосовал в Совбезе «против всех» чаще, чем США.
Ну тогда, значит, хотя бы динамика позитивная :)

Моего последнего водителя Uber звали Фабьен. В новом для себя качестве он работал всего второй день. То есть, устраиваться пришел уже после начала кровавой войны, объявленной французским правительством строптивому американскому стартапу. Я спросил, не боится ли. Он отшутился: у меня, мол, жена в жандармерии работает, если что, защитит.

Дело было в четверг. В пятницу вечером, чтобы доехать из дома на работу вместо привычных 5 евро (за Uber) я заплатил 14 (за такси). В редакцию мне надо было к десяти, а в восемь компания приостановила работу своего приложения во Франции.

В моем лионском пригороде автобусы перестают ходить часов в восемь-девять вечера, в воскресенье еще раньше, и, если нет своей машины, доехать в соседний пригород, где находится штаб-квартира Euronews, решительно не на чем. Uber в этом смысле был спасением. Всегда доступен, приемлем по цене, водители согласны везти даже на небольшие расстояния (просто технически не могут отказать), да еще во время поездки предлагают напитки с конфетками…

Такси же в Лионе, как и по всей Франции, не просто дорого, но совершенно непредсказуемо. Во-первых, никогда не знаешь во сколько обойдется поездка: при посадке на счетчике то два евро, то сразу семь. Во-вторых, иногда машин просто нет. Несколько лет назад, еще в начале моей французской жизни, мы с приятелем, приехавшим в гости из Москвы простояли минут сорок под проливным дождем. Дело было в субботу вечером. Телефоны служб такси не отвечали. На стоянках, под указателями с шашечками мокли очереди таких же бедолаг, вышедших в свет по случаю выходного, а в итоге оказавшихся на улице без зонтов и возможности вернуться домой. Когда, пропустив в очереди человек двадцать, мы, уже насквозь промокнув, наконец-таки уселись в кожаные кресла «Мерседеса», я поинтересовался у водителя, а почему бы собственно в виду такого дефицита не увеличить число такси в городе. Ответом мне был мини-урок политэкономии победившего социализма: «Потому что у нас все время должны быть заказы. Сейчас суббота и дождь, заказов много. А вот, например, во вторник днем, часов в 11-12, мало совсем. Поэтому такси в городе ровно столько, сколько нужно, чтобы мы могли зарабатывать».

Интересы клиента в такой системе координат — дело десятое. Главное, чтобы работала придуманная чиновниками схема распределения — заказов такси, рабочих часов, промышленных квот….

На прошлой неделе бюрократическая машина Франции во главе с президентом и правительством встала на дыбы, почувствовав угрозу своей привилегии распределять. Uber совершил ужасное — дал возможность гражданам самим в обход чиновников строить друг с другом товарно-денежные отношения. Чтобы пресечь такое, сгодилось и уличное насилие (формально, конечно, осуждаемое, а фактически очень даже полезное), и внесудебные превентивные аресты совсем уж в стиле «кошмарить бизнес».

Российская пресса почему-то сообщала о тех событиях вяло и без подробностей, ограничившись общей информацией о «забастовке таксистов», не довольных потерей заработка из-за действий конкурентов. На самом же деле происходящее в крупных городах Франции скорее напоминало гражданскую войну с разрушениями, кровью и своими тактическими решениями по захвату противника. Отдельные элементы «забастовки» проявились еще за несколько дней до ее официального объявления и состояли, например, в отлове и избиении водителей и клиентов Uber. Машинам же били стекла, фары, прокалывали шины. Как минимум одна такая массовая батальная сцена, перед лионским рестораном Brasserie De l'Est, происходила на глазах у полицейских, которые предпочитали не вмешиваться.

Вот фото 27-летнего жителя Лиона по имени Александр. Молодой человек был избит таксистами в ночь с 20 на 21 июня за одно лишь намерение вызвать Uber. Итог — перелом носа и пожизненная потеря чувствительности половины лица. Факт подтвержден следствием, но проигнорирован чиновниками. Хотя снимок и обошел практически все СМИ Франции.

25 июня профсоюз таксистов объявил забастовку уже официально и тогда единичные нападения на водителей и клиентов Uber превратились в настоящие облавы. Таксисты перекрывали дороги, жгли покрышки, вытаскивали из «вражеских» машин водителей и клиентов, а автомобили разбивали и переворачивали. При этом, чувствуя полную безнаказанность, устроители расправ сами же снимали их на видео и выкладывали в интернет.

Но шокирует тут даже не столько поведение водил, сколько реакция властей.

Тем же вечером 25 июня министр внутренних дел Франции Бернар Казнёв, человек призванный охранять общественный порядок в стране, сел за стол переговоров с лидерами забастовщиков, публично пообещал в течение восьми дней выполнить их требования и тем самым фактически легитимизировал устроенные ими погромы. Более того и Казнёв и президент Олланд тут же объявили деятельность компании во Франции «незаконной», фактически присвоив себе функции суда. И это в стране, традиционно гордящейся одной из самых развитых и четко выверенных систем правосудия. Горячо и страстно чиновники говорили о «наглости» и «высокомерии» американских пришельцев, презирающих французский принцип распределения всего и вся, и почти никто не вспоминал об избитых людях, разгромленных автомобилях и парализованном движении. Опять же без судебного решения власть пригрозила конфисковывать машины водителей Uber и задерживать их владельцев.

После того, как компания пообещала отстаивать свои интересы в суде и просто продолжила работу, власти пошли на классическую акцию устрашения: без предъявления обвинений продержали в заключении ночь гендиректора французского подразделения Uber Тибо Симфаля и исполнительного директора Uber Europe Пьера-Димитри Гор-Коти. Выйдя с допросов бизнесмены и сообщили о приостановке работы сервиса. «В связи с актами насилия двух последних недель и в надежде разрядить обстановку».

Теперь Uber ждет рассмотрения своего дела в Конституционном совете. До дня слушаний 30 сентября сервис работать не будет. Но надежды на положительный исход немного. Скорее всего компании придется так или иначе встраиваться в чудной мир французской бюрократии и менять схему работы. И, как следствие, сетку тарифов.

А во Франции на этой неделе тоже театрально-политическая история. Актер парижского сатирического театра «Два осла» Жан Рукас уволен после того, как сравнил президента Франсуа Олланда и премьер-министра Манюэля Вальса с Гитлером.

«Методы социалистов против кандидатов от «Национального фронта» — это поджоги, угрозы убийством, насилие. Вальс и его штурмовики в действии. Хайль Олланд!» — написал Рукас в Твитере в минувшее воскресенье. Французы как раз голосовали во втором туре местных выборов и на активистов крайне правых было совершено порядка 20 нападений. (Одной 83-х летней бабусе, например, надели на голову ведро с клеем, которым она мазала предвыборные плакаты).

Пару дней сетевое сообщество возмущалось твитом актера (а совсем не нападением на старушку), а затем директор театра «Два осла» Жак Майо объявил, что Рукас уволен и больше не выйдет на сцену: «Наш театр всегда уважал политические взгляды каждого сотрудника, но не может одобрить бесчестное злословие в адрес Республики и ее представителей». Любопытно, что автор этих чеканных формулировок Жак Майо (не какой-то там замшелый чиновник, а тоже актер) всегда любил рекомендовать свой театр как «последнюю в стране площадку политической сатиры». Мол, смелее, чем у нас, не бывает.

«Я забыл, что во Франции только юмористы левого толка имеют право выражать собственное мнение. Больше не напишу ни слова в Твитер. До свидания», — отреагировал на сообщение о своем увольнении актер.

Оно и правда. Во Франции так не носят. Артистическая богема, а уж тем более та, что профессионально смеется над властью, должна тяготеть к левым, лучше всего — к коммунистам. А Жан Рукас с некоторых пор встал на скользкую дорожку симпатии к крайне правым. К тому же, как известно, нет хуже врага, чем бывший друг. Ведь раньше-то, в 90-е, Рукас был суперзвездой либеральной сатиры, этаким французским Шендеровичем, выпускал на TF1 культовое кукольно-политическое «Бебет-шоу». Роль «гитлера» там однозначно отводилась Жану-Мари Лё Пену, марионетка которого обычно появлялась из дымящегося шкафа в образе вампира, говорящего с сильным немецким акцентом (см. фото внизу). Политик постоянно был объектом самых злых шуток и даже однажды выиграл судебный процесс против программы.

Шоу давным-давно закрыто, Рукас последние годы ставил и играл сатирические пьесы в театре, а в 2013-м вдруг объявил себя симпатизантом Марин Лё Пен, дочери того самого «вампира из дымящегося шкафа». Актер посетил одно из предвыборных мероприятий «Национального фронта», публично об этом рассказал, а потом еще и взялся агитировать за кандидата от партии на парламентских выборах. О причинах таких метаморфоз сам новообращенный рассуждал туманно. Мол, открылись глаза на происходящее, да и вообще, привык быть против системы и всегда в оппозиции.

Дальнейший сценарий российской публикой хорошо узнаваем. В разных городах власти вдруг стали отменять выступления Рукаса. Мэры, членствующие в левых партиях, мотивировали свои решения «философией солидарности» с духовными ценностями, которые исповедуют их избиратели. Парижское метро и вовсе без всяких объяснений отказалось размещать афиши с рекламой спектакля, где главным объектом сатирических скетчей был Франсуа Олланд (см. фото ниже). По слухам, руководство подземки сочло оскорбительным название спектакля — «Фламби Великолепный». Фламби — это французский десерт-желе, а заодно и прозвище, данное Олланду коллегой по партии Арно Монтебуром (впоследствии министром экономики) и подчеркивающее «желеобразный» характер президента.

Директор театра, где служил Рукас, поначалу пытался прикрывать коллегу. Майо вел переговоры с управлением общественного транспорта по поводу афиш, давал интервью. Говорил, что не стоит драматизировать факт посещения актером мероприятия лёпеновцев. Мол, один раз сходил, больше не будет, одумается. Но Жан Рукас не одумался. Общественная травля, объектом которой он неожиданно для себя оказался, скорее ожесточила артиста. «Я наивно полагал, — говорил он, — что мы находимся в свободной стране. Серьезная ошибка. С тех пор, как СМИ издеваются надо мной, я оказался под властью цензуры. Почему идеи, которые мы отстаиваем, так их пугают? Почему свобода слова ненавистна им до такой степени?»

Чем дальше, тем больше роман Рукаса с «Национальным фронтом» ставил под удар не только его самого, но и коллег. В спектаклях, которые то и дело отменялись, актер же играл не один. Твит про «штурмовиков Вальса» и «Хайль Олланд!» стал последней каплей. Коллеги не выдержали. Жак Майо, директор «Двух ослов», а в прошлом и партнер Рукаса по сцене, поспешил, как он сам выразился, «десолидаризироваться с заявлениями и политической позицией» актера и принял решение его уволить.

Такая вот «ослиная» история. Никаких административных дел. Депутаты не вовлечены. Торговцев бананами не видно. Демократия зрелая. Матрица проверена. Республика уже пятая по счету. Люди опытные, понимающие. Все вопросы решают в своем кругу.

Название спектакля «Фламби Великолепный» напоминало об одном из прозвищ Франсуа Олланда, данных ему коллегой по партии Арно Монтебуром, впоследствии министром экономики, и подчеркивающих «желеобразный» характер президента. Фламби — французский десерт-желе.

Своих кукольных гостей в «Бебет-шоу» Жан Рукас принимал обычно за импровизированной барной стойкой.

Куклы Франсуа Миттерана, Жана-Мари Лё Пена и Лорана Фабиуса из «Бебет-шоу».

ВИДЕО

Фрагменты «Бебет-шоу» с куклами Жан-Мари Лё Пена и Жака Ширака.

Comment le «Bébête-Show» raillait Le Pen lefigaro

Израильский журналист Цвика Кляйн провел эксперимент: решил походить по Парижу в кипе. При том, что ходил он в сопровождении оператора и полицейского, израильтянина многократно оскорбляли, плевали в его сторону, ну или просто кричали «Да здравствует Палестина!» (Интересно, а если бы он так гулял один?)

Первым сдался охранявший Кляйна полицейский. После 10 часов прогулок он заявил своему «объекту сопровождения»: «Еще несколько минут, и нас тут разорвут на части. Сегодня в Париже есть районы, куда евреям ходить запрещено!»

Вот видео – избранные места из этой прогулки.